Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

Поэтому-то кремлевских врачей он пересажал почти сразу же после того, как стало известно, что они проглядели инфаркт у Жданова, что помимо официальной обязанности проводить приемы больных в своих клиниках и печься о своих пациентах, они – при вполне приличной зарплате и всяких льготах – занимаются левыми заработками, то есть нарушают советские законы и нравственные устои советского общества, а в результате к своим прямым обязанностям относятся спустя рукава. Следовательно, доверять им никак нельзя. Впрочем, и новым он тоже не доверял, потому и печься о его здоровье стало практически некому.

Страха перед смертью Сталин не испытывал, веря, – особенно тогда, когда недуги несколько отступали, – что последняя черта еще далеко, не исключая, однако, что Костлявая может придти за ним когда угодно. Зато его все чаще угнетает чувство незавершенности дела, которому он посвятил всю свою жизнь. И не только незавершенности, потому что дело это и не может завершиться чем-то определенным, как бы оно ни называлось: социализмом или коммунизмом, ибо жизнь вечна и вечно движение, и никакого завершения у движения быть не может, а может и должно быть движение от этапа к этапу, и все вверх и вверх. Но вся штука в том, что он уже не чувствует этого движения. Ему кажется, что дело остановилось на перепутье, несмотря на то, что страна работает и работает вроде бы неплохо.

Но работа – это одно, а ее направленность – совсем другое. Ни у Маркса с Энгельсом, ни у Ленина практически нет ничего о том, как строить свою внешнюю и внутреннюю политику в нынешних условиях. Да и не могли у классиков даже в голове возникнуть какие-то мысли на этот счет, потому что никто из них так далеко не заглядывал.

И вот он, Сталин, умрет… И что тогда? Куда поведут страну окружающие его, Сталина, посредственности, которые останутся у власти, лишившись практического руководства и путеводных указаний? Туда ли, куда надо, или куда-то в сторону? Полный мрак и неизвестность.

Ко всему прочему столько всякой швали развелось вокруг да около, от которой без него не избавятся. Для кого-то и одной жизни не хватит, а ему пяти-шести лет хватило бы переделать самые главные дела, от свершения которых зависят все остальные, потому что следовать в том же направлении станет естественной необходимостью, как движение в узком тоннеле, даже для последних дураков: раздавят идущие следом.

Да, с руководящими кадрами дела обстоят хуже некуда.

Казалось бы, рядом с ним, Сталиным, ближайшие его сподвижники должны набираться знаний и мудрости, а они, свалив всю ответственность за судьбы страны и переустройства мира на товарища Сталина, не только перестали расти в этом смысле, но постепенно утратили даже те задатки, которые имелись у них в начале пути. Удивительная безответственность и леность мысли. Молотов выработался, потерял нюх, более того – попал под влияние жены-сионистки. Маленков, Берия, Каганович думают только о себе. Хрущев несколько отличается от них в лучшую сторону, но и он не способен руководить страной в новых условиях: слишком импульсивен, слишком поверхностен, слишком неустойчив, слишком необразован. У него все с наскока, с налету, что в голову вошло, то и толкает. Завтра войдет другое, прямо противоположное, и толкать будет в противоположную же сторону. Но по-другому Хрущев не умеет. Особенно в тех областях, где он считает себя знатоком: в сельском хозяйстве и строительстве. А дело все в том, что закваска у него нестойкая, в молодости не перебродила, не получила должной крепости, все еще бродит, едва какая-нибудь идея вылупится под влиянием то ли переменчивой атмосферы, то ли неуемного характера.

Не оправдались его, Сталина, надежды и на молодежь: Кузнецова, Вознесенского, Попкова, то есть как раз на ту молодежь, на которую он так рассчитывал. С гнилью оказалась молодая большевистская поросль. Но опаснее даже не это, а желание отделиться от остальных республик Советского Союза, объявить столицей РСФСР Ленинград, освободиться от опеки со стороны товарища Сталина и Цэка партии, действовать по своему разумению, не сообразуясь ни теорией марксизма-ленинизма, ни с обстоятельствами, вызванными войной. Им даже в голову не приходило, что даже попытка к самоизоляции могла разрушить многонациональную страну, о чем так мечтают в Вашингтоне.

Но если бы только эти люди. Вот и евреи закопошились, особенно с созданием государства Израиль, и прибалты никак не утихомирятся, да и другие стали проявлять поползновения к самостоятельности.

Но люди все-таки должны быть. Пусть не гениальные, но и не окончательные бездари. Просто они себя еще не проявили. А не проявили потому, что старая гвардия держит их в черном теле, на задворках политической жизни страны. Как вытащить на свет божий эти кадры, раскрыть их способности, заставить поверить в свои силы и, в то же время, не отдать их на съедение старикам? Есть только один способ: созвать съезд партии, с его помощью перетряхнуть кадры если не сверху донизу, то хотя бы на самом верху, расширить состав ЦК, влить в него свежую кровь.

Еще Ленин настаивал на том, чтобы в ЦК было побольше людей непосредственно от станка и плуга. Правда, нет уверенности, что таким образом можно радикально изменить бюрократическую форму государственного аппарата, что сами представители народа не превратятся со временем в бюрократов. Но если постоянно менять этих представителей на новых, отбирая наиболее способных, наиболее достойных и преданных бессмертным идеям классиков марксизма-ленинизма, то можно со временем добиться положительного результата.

Что ж, пора претворять в жизнь ленинские заветы. Иначе будет поздно. Но подготовку съезда не осуществить без людей опытных. Без того же Маленкова, например, Хрущева и прочих. Эти собаку съели на всяких мероприятиях. Так что пусть готовят, а там он им преподнесет сюрприз…

Сталин отложил в сторону «вечное перо» и задумчиво уставился в темноту, куда не достигал свет настольной лампы. Последние месяцы, переложив практическую работу на плечи своих соратников и даже предоставив «избранным» право подписи от его имени, он усиленно занимался теорией коммунистического строительства на современном историческом этапе. Если он умрет, то у этих бездарей останется хотя бы теоретическое руководство к дальнейшей практической работе. Иначе растеряются, атакуемые со всех сторон любителями «простых решений», уверенными, что все гениальное – просто, не задумываясь над тем, что простота эта кажущаяся, что она прошла через множество стадий очистки, прежде чем явилась их взорам в виде завораживающего всех дураков афоризма.

Приняв решение, Сталин запустил послушный себе гигантский партийный механизм, и тотчас же в газетах и по радио заговорили о предстоящем партийном съезде, о том, что на его долю выпало решить новые исторические задачи. И закрутилось гигантское колесо, будоража партийную массу отчетами партийных организаций о проделанной работе, выборами делегатов, а весь остальной народ – надеждами на лучшее завтра.