Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

Георгий Максимилианович Маленков, тучный от сидячей работы и невоздержания, тяжело приподнялся с удобного кресла, слегка прогнулся в пояснице и, морщась, потер ее обеими руками. Затем вышел из-за рабочего стола, подошел к окну, чуть сдвинул тяжелую штору.

За окном лежала летняя ночь. Огни фонарей мешались с поздними сумерками, свет в окнах зданий ЦК на Старой Площади едва пробивался сквозь плотные шторы, сонно теснились внизу в узком переулке персональные авто. Ни звука, ни движения.

Однако Георгий Максимилианович знал, что тишина и покой обманчивы, что за окнами зданий, расположенных на Старой Площади, не прекращается работа по подготовке съезда партии. И этой работой руководит он, Маленков. Как ни старался Сталин отодвинуть его на вторые роли, из этого ничего не вышло: все, кто претендовал на место ближайшего сподвижника Хозяина из его нового окружения, не оправдали надежд, и, как говорил классик: «Иных уж нет, а те далече», и Сталин вынужден снова опереться на свою «старую гвардию», которая его никогда не подводила. Теперь только бы самому не споткнуться на какой-нибудь мелочи, пристально следить за тем, чтобы Молотов, Берия, Хрущев, Булганин и другие не создали какую-нибудь свою группировку, направленную против него, Маленкова, знали бы свой шесток и не выходили за рамки. Впрочем, они и сами понимают, что без Маленкова ничего не значат, что он может одним движением пальца загнать их за Можай и даже дальше. Но бдительность терять нельзя.

Сталин сейчас в Пицунде, нежится в море или около, однако Георгий Максимилианович ему не завидует: он уверен, что придет и его время нежиться в море и отдыхать, но для этого надо очень здорово постараться сегодня. Всему свое время. Съезд партии назначен на октябрь, времени еще много, но и работы невпроворот.

Георгий Максимилианович потянулся, велел принести себе крепкого чаю и снова уселся за стол: бумаги, бумаги, бумаги. И во всех надо разбираться доскональнейшим образом, чтобы не подложили свинью. Тут тебе и отчетный доклад ЦК съезду, и документы, которые надо принять, и созыв гостей из-за границы, и где кого разместить, и чем кормить, и кто что должен говорить, и кого выбирать в будущий ЦК, Политбюро и Комиссию партконтроля.

Одновременно необходимо следить за работой промышленности и сельского хозяйства, о чем пишут наши газеты и газеты других стран, и что там говорят о предстоящем съезде, о внутриэкономическом положении в СССР, о взаимоотношениях со странами народной демократии, и как ведут себя США, Европа, тот же Израиль – выдумали его на свою голову, пропади он пропадом!

Своим евреям хвост, правда, прищемили, а надо бы отрубить начисто, но Сталин стал менее решителен и последователен, в нем возобладали осторожность и половинчатость.

А тут еще Югославия, ее вождь, ренегат Тито, которого надо бы тоже прищучить. В Польше снова поднимают головы националисты, мечтающие о Речи Посполитой от моря до моря. В Венгрии неспокойно: бузят досрочно освобожденные из советских лагерей бывшие венгерские солдаты и офицеры, служившие верой и правдой в карательных войсках, отличавшихся особой жестокостью по отношению к мирному населению оккупированных русских областей. А в Китае Мао Дзэдуна заносит то вправо, то влево. В Корее продолжается война, которой не видно ни конца ни краю, а Сталин не проявляет к этому вопросу должной активности. И как себя вести по отношению к компартиям Западной Европы, которые опять сползают к социалдемократизму? Каким образом и в какую сторону направлять брожения в колониях? Или взять движение за мир, которое надо постоянно активизировать не только идейно, но и материально, а казна СССР не резиновая… И много чего еще приходится осмысливать и втискивать в рамки марксизма-ленинизма, а рамки эти и без того трещат под напором и слева и справа…

Вошел секретарь ЦК Суслов, длинный и тощий, как складной метр, уселся в кресло напротив, подождал, когда на него обратят внимание.

Маленков оторвался от бумаг, посмотрел на одного из идеологов партии. Тот встрепенулся, поправил очки, заговорил, клонясь в сторону Маленкова длинным телом:

– Мы думаем, Георгий Максимилианович, что надо бы, так сказать, маршала Жукова включить в число делегатов съезда… – Помолчал, ожидая реакции Маленкова, не дождался, продолжил: – Будут иностранные гости, они не поймут, почему среди делегатов нет Жукова. Ну, посидит, покрасуется, а съезд закончится, пусть возвращается в свой Свердловск.

– Ты, пожалуй, прав, Михаил Андреевич. Имей Жукова в виду, но окончательное решение примем позже. Что еще?

– Рокоссовский.

– Разберемся и с ним. Конечно, все маршалы должны быть представлены на съезде… кроме тех, кто запятнал себя… сам знаешь…

Суслов кивнул узкой головой, поднялся, пошел к двери.

– Но об этом пока никому, – догнали его в дверях слова Маленкова.

– Да, конечно… разумеется…

«Жуков, Жуков, Жуков… – Маленков побарабанил пальцами по столу. – Жукова так и так надо возвращать в Москву и вводить в круг людей, которые будут решать, как быть после… после… Всегда надо смотреть на несколько шагов вперед», – додумал мысль Георгий Максимилианович, имея в виду то время, когда не станет Сталина, но даже мысленно боясь называть вещи своими именами.

И вписал имя опального маршала в настольный календарь, чтобы между делом напомнить о нем Хозяину, когда тот вернется с юга.

Бодрствовал в этот вечер и Никита Сергеевич Хрущев: ему Сталин поручил сделать на съезде партии доклад об изменениях в уставе партии, о ее переименовании в Коммунистическую партию Советского Союза, отказавшись от упоминания о большевизме, как об одном из течений социал-демократии на заре ее возникновения в России. Ну и, разумеется, имея в виду конечную цель в виде, так сказать, коммунизма, которую партия перед собой ставит…

Все-таки у Сталина гениальная башка – ничего не скажешь. Все он способен предусмотреть, предвидеть, обосновать – комар носа не подточит. Никита Сергеевич так не умеет. Опять же, марксистская философия, политэкономия и что там еще – для Никиты Сергеевича темный лес. Сталин это знает. Но он знает и другое: у Хрущева практическая жилка сильнее прочих, а в уставе партии как раз и надо отразить накопленный опыт социалистического строительства, великой войны и великого восстановления из руин. Поэтому Сталин лишь накидал Никите Сергеевичу несколько тезисов, а дальше пускай, мол, сам выкручивается. Сталину, видать, даже интересно, как это у него, у Хрущева, получится. Следовательно, надо, чтобы получилось хорошо.

Первый из тезисов – повышение требовательности к членам партии. Надо признать, что такая постановка вопроса очень верна и своевременна: членство в партии стало чем-то вроде трамплина к дальнейшей карьере. Дошло до того, что в народе партбилет стали называть «хлебной карточкой». И многие пошли в партию именно за ней. Поэтому и болтаются такие обладатели партбилета, как то дерьмо в проруби: ни богу свечка, ни черту кочерга. Таких надо гнать из партии в три шеи. Но для этого в уставе эти требования необходимо правильно обосновать и сформулировать. Правда, по этой части у Никиты Сергеевича не шибко-то получается. Зато его помощники, слава богу, люди грамотные, калачи тертые, иные умудрились закончить по два-три института, что угодно обоснуют и сформулируют, даже смогут черное превратить в белое и в другой, какой угодно цвет.