Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

– Я имел в виду, товарищ Сталин, именно это самое… в том смысле, что, как говорят в народе, каждому делу нужна голова, а каждой голове нужны понятия.

– Вот понятий-то я у тебя пока и не улавливаю, – махнул рукой Сталин, и Хрущев медленно опустился на стул. – Кто еще?

Заговорил Молотов:

– Мы, товарищ Сталин, скажу откровенно, не самые плохие исполнители твоей воли, но с теорией у всех у нас туговато. Мы думаем, что ты еще долго будешь стоять у руля партии и государства, направляя наш корабль в светлое будущее. Лично мое мнение о твоей работе самое положительное, но для глубокого ее осмысления нужно длительное время и, я бы сказал, подтверждение практикой. А то, что мы будем руководствоваться основными положениями твоей работы, так это факт, не подлежащий обсуждению.

– Вы что думаете, что товарищ Сталин вечен? – проворчал Сталин. – Нет, товарищ Сталин не бог. Товарищ Сталин такой же смертный, как и все. Если вы не способны разобраться в таких простых вопросах, то как же вы будете руководить страной без товарища Сталина?

– Ну что вы, товарищ Сталин! – воскликнул Булганин. – Мы уверены, что вы еще будете жить долго на радость трудящимся всего мира. Что касается вашей работы, то мы уже давно как бы следуем проложенным вами курсом, который вы в этой работе обосновали теоретически на предстоящую перспективу.

Сталин побарабанил пальцами по столу, глянул на Маленкова.

– Так ты считаешь, что «Проблемы социализма» можно вставить в теоретическую часть доклада? – спросил он у него.

– Считаю, товарищ Сталин, – поспешно ответил Маленков. – Я уже наметил основные тезисы этой части, исходя из «Проблем».

– Хорошо, дашь мне потом почитать, что за тезисы ты там наметил.

– Разумеется, товарищ Сталин! Разумеется…

– Тогда давайте обедать, – предложил Сталин, поднимаясь из-за стола.

Обед начался в угрюмом молчании.

Выпили по рюмке водки, потом еще. И еще.

– А вот еврейский анекдот! – воскликнул Каганович и быстро оглядел стол, остановившись на Сталине.

Сталин поднял глаза от тарелки с харчо, мрачно уставился на Кагановича. Но взгляд его не смутил Лазаря Моисеевича.

– Да, так вот, сидит Мойша за столом, на столе полная чаша. Но чего-то не хватает. А чего, неизвестно. Думал-думал Мойша, и говорит своей жене: «А не позвать ли нам в гости Апанаса? Нехай вин уже подывыться, як у нас всего богато на столе. Щось я его давно не бачив». «Так вин же вмер уже, почикай, два роки тому назад», – говорит жена. – «Та не може того быть! Я ж его бачив тильки що: вин из нашего плетня вицы, сукин сын, выдергивал на растопку» – «Та ни, це не Панас, це его внук». – «Так позови внука». – «Та ты що, сказывся? Вин так жре, так жре, як тот боров, що посля его у нас ничого не останется». – «Ось сукин сын! – восклицает Мойша. – А я ж его нянчил, я ж его пестовал, а вин за это такую мне свинью пидложил!»

Все сдержанно засмеялись. Сталин лишь хмыкнул. Но и это подстегнуло Лазаря Моисеевича:

– А вот другой анекдот. Назначили Шиндыровича директором отстающего совхоза. До этого он был директором отстающей обувной фабрики. Сказали: чтоб за два года совхоз стал передовым и занимал первое место в районе. Добьешься этого – получишь орден, не добьешься – выгоним из партии. Миновало два года. Совхоз как был отстающим, так им и остался. Спрашивают Шиндыровича в райкоме: «Ты что же это, такой-сякой, не выполнил своего обещания?» А он им: «Давайте все оставим, как было: я не требую у вас ордена, вы у меня партбилета. И готов снова выполнять любое задание партии».

– Кстати, товарищи, о Шиндыровиче, – подхватил Хрущев, раскрасневшийся от выпитой водки. – У меня в батальоне, еще в гражданскую, был политруком Швандырович…

Стол вздрогнул от общего смеха.

– Так Шиндырович или Швандырович? – вытирая слезы платком, спросил Ворошилов.

– А бис его знает! – отмахнулся Хрущев. – И какая в том разница? Никакой. Главное, что этот Швандырович был порядочным обжорой…

Снова в беседке все задрожало от густого мужского хохота.

– Может, не Швандырович, а Швандыренко? – уточнил Каганович, считавший, что про евреев может рассказывать только он, Каганович, а другие о всех прочих.

И это уточнение тоже вызвало общий смех. Даже Сталин осклабился в улыбке. И Хрущев, заметив это, подхватил с восторгом:

– Особенно этот Швандырович любил яйца! Мог употреблять их десятками. И сырые, и всмятку и какие хочешь…

– И тухлые? – спросил Сталин.

– И тухлые! – радостно подтвердил Хрущев.

– Ну, это ты уж врешь, Микита, – качнул головой Сталин. – Как говорится, ври-ври, да не завирайся.

– Так я ж это, товарищ Сталин, для поддержания настроения.

– Для поддержания настроения было бы лучше, если бы ты, Микита, внимательнее прочитал работу товарища Сталина.

И общее веселье точно корова языком слизнула. Все сразу же уставились в тарелки, один лишь Каганович, издавна выполняющий роль тамады во время сталинских застолий, встал, постучал вилкой по бокалу и предложил:

– Давайте, товарищи, выпьем за то, чтобы предстоящий съезд нашей партии прошел на высоком идейно-теоретическом уровне и стал выдающейся вехой в жизни партии, Советского Союза и международного коммунистического движения.

Выпили за этот тост, поглядывая на Сталина, который лишь пригубил бокал с красным вином.

– Очень своевременный и нужный тост, – не обманул ожиданий своих гостей Сталин. И продолжил, хмуро поглядывая на соратников: – Я думаю, что в ближайшие дни надо будет собрать Политбюро и посмотреть, как идет подготовка к съезду. Особенно на местах. Необходимо, чтобы на съезд были выбраны не только партийные чиновники, но и наиболее грамотные и способные управленцы из технической интеллигенции. Нам надо повсеместно омолаживать партийный и советский аппараты, выдвигая на ответственные должности молодежь, нашу смену. И на ваши, между прочим, тоже. А то вы все засиделись в своих креслах, черного от белого отличить не можете.

С этими словами он встал из-за стола, отодвинул в сторону стул и, доставая на ходу из кармана белого френча трубку, медленно, шаркающей походкой направился к ядовито-зеленому зданию дачи.

Гости недоуменно переглянулись и заспешили к выходу.

Бывший капитан второго ранга Ерофей Тихонович Пивоваров робко постучал в дверь кабинета, на котором красовалась бронзовая табличка с витиеватой гравировкой: «Доктор философских наук профессор Минцер И. О.»

На стук никто не ответил.

Тогда Пивоваров толкнул дверь, чуть приоткрыл, увидел комнату, в комнате стол и книжные шкафы с папками, на столе пишущая машинка, телефоны, в пепельнице среди окурков курится тонкая папироска со следами губной помады. И никого.