Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

Хорошо, что молва немного поутихла, хорошо, что слухи постепенно угасли, хорошо, что никто не знает, где брат, если он жив. Он даже зажмурился от нелепости этой мысли — если жив…

Теперь, когда все спокойно в Российском государстве, пришла пора проверить и этот слух…

Скоро нашелся и благовидный предлог — расквартированный в тех местах 37-й конноегерский полк давно требовал инспекции и царского глаза.

Как и предполагал, Николай взял с собой самую минимальную свиту. Провел смотр полку, разругал начальствующих за упущения в экипировке и шагистике, сделал вид, что крайне недоволен, и поехал в Саровскую пустынь с двумя адъютантами и малой прислугой…

Его сразу поразили и эти столетние тополя, укрывшие своей кроной монастырь, и примитивные купальни у живоносного источника, и седая голова старца Серафима, спокойно и с достоинством вышедшего на встречу с монархом. Черная толпа монахов, в строгом порядке обступившая старца, благодарственный молебен в обительской церкви.

И наконец Николай остался один на один с Серафимом.

— Знаю, зачем прибыл, — предупреждая все вопросы монарха, устало сказал старец. — Иди в крайнюю келью…

Николай даже не удивился, он наслышан был о прозорливости Серафима и его чудесах и потому, ни слова не говоря, поднялся и пошел по длинному приземистому зданию монастыря в самый дальний его угол.

Небольшая дверь из простых деревянных плах закрывала келью.

Николай остановился и словно призадумался — что ждет его за этой дверью, кого увидит он там — Александра или кого-то слишком похожего на него…

Он робко и боязливо приотворил дверь. Затянутая черным сукном небольшая комната казалась пустой, но перед распятием из черного дерева, висевшим в углу, заметил он коленопреклоненного человека. Голова его, лысая, голая, отблескивала в свете лампады и небольших витых свечей, стоявших перед распятием в простом жестяном шандале. Человек не поднялся, ничем не показал, что слышит присутствие кого-то…

Николай осторожно приблизился.

Человек земно поклонился распятому Иисусу, перекрестился широким крестом и поднялся с колен.

Высокий и статный, в простой черной рясе, он был почти одного роста с царем. Слегка повернувшись к Николаю, он обратил к нему лицо, обрамленное полуседой длинной бородой. Николай едва не вскрикнул. Перед ним стоял Александр, его брат, но почти неузнаваемо изменившийся.

— Рад видеть тебя, государь, — тихо сказал Александр.

Николай непроизвольно шагнул вперед и стиснул Александра в объятиях.

— Рад видеть тебя, государь, — снова по-французски повторил Александр, — не думал, что посетишь простого монаха в его черной келье…

Он жестом указал Николаю на место на широкой деревянной скамье, стоявшей у стены, и сам присел перед небольшим столиком с молитвенником и священными книгами.

Николай присел.

— Зачем ты это сделал, брат, — тихо сказал он, — зачем?

— Разве плохое что я удумал? — так же тихо ответил Александр, слегка наклонив голову к плечу. Даже эту привычку — слегка наклонять голову к плечу — узнал он, — Александр был туговат на одно ухо, потому и склонял голову.

— Зачем ты это сделал, брат? — снова так же тихо спросил. — Не могу понять, объясни…

— Доживешь до моих годов, потянешь воз, сил не станет, надломишься, — Александр говорил тихо, словно шелестел, но Николай узнавал и этот родной голос.

— Но ведь ты бы мог уйти открыто, жить частным человеком, и тогда не было бы всей этой смуты, не заставил бы меня Бог палить из пушек по собственным солдатам…

— Так надо было! Видение мне было, — все так же тихо прошелестел голос Александра. — И теперь я — послушник Феодор, в миру Федор Кузьмич, не помнящий родства. Никто и ничто — так мне на роду было написано. Из первых стал последним…

Николай все смотрел и смотрел в знакомое до боли лицо и ничего не мог сказать. Его завораживала некая властность и кротость брата.

— Но ты ведь понимаешь, как ты опасен, — просто начал он, — ты же понимаешь, что твоим именем могут воспользоваться, как воспользовались именем Константина. И опять кровь, и опять смута…

— Ничего такого не будет, — кротко ответил Александр, — я — никто и никакая не помеха царскому трону…

— Прости, брат, но ты опасен для государства, ты — живое лицо императора Александра. Я не хочу другой смуты, слишком пережил я страшное время бунта. Я не хочу никого больше расстреливать из пушек…

Он смотрел, как сумрачно нахмурилось лицо брата, как удрученно сдвинулись его седые брови.

— Железная маска? — полувопросительно сказал Александр. — Твоя воля, государь, твое слово — закон. Что скажешь, все сделаю…

Николай встал.

— Я не знаю твоих мотивов, я не понимаю твоего стремления уйти, — начал было он.

— Я молюсь, чтобы Господь простил мне мой страшный грех, молюсь за всю нашу семью, за всю нашу династию. Я хочу, чтобы Господь простил…

Николай начал раздражаться. Сомнения и терзания души были ему неведомы, и он не понимал брата.

Он вынул из нагрудного кармана военного мундира маленькую коробочку.

— Здесь всего две пилюли. Одной хватит за глаза, — спокойно сказал он, — знаешь, что такое государство, знаешь, что такое власть, знаешь, что такое спокойствие и стабильность царствования. Не мне тебе говорить об этом. Я оставляю тебе эти пилюли. Молниеносно и без боли. Прости, брат, но ты сам все понимаешь…

Он подошел к Александру.

— Обнимемся, брат, — тихо сказал он. — Прощай и пойми меня…

Так же крепко, как и при встрече, он обнял Александра, прослезился и выскочил из кельи…

Не оглядываясь на монастырь, не слушая прощальных псалмов монахов, Николай выехал за ворота и пустился к полку, вернулся к делам, так удачно им начатым. Он больше не думал о брате, он знал, что тот все понимает, и в подобной ситуации поступил бы точно так же…

Александр тяжело опустился на скамью, на то самое место, где только что сидел Николай.

Он был молод, сомнения и страхи не разъедали его душу, он не был виноват в грехе отцеубийства. Он смотрел и смотрел на крохотную коробочку, медленно протянул руку и открыл ее. Две блестящие горошины лежали на бархатной изнанке коробочки.

— Без боли и молниеносно, — повторил он про себя слова Николая. — Нет, нет, еще не отмолил он грех, не может он предстать перед Господом с таким грузом на душе…

Что ж, придется уйти и отсюда, из этой глухой пустыни, где, как он думал, ни одна живая душа не будет знать о нем. А вот поди ж ты, узнал и Николай, что он здесь. Значит, не место ему здесь, значит, он должен уйти…

Вспомнил последнюю фразу Николая, сказанную уже на пороге кельи:

— Место твое приготовлю для тебя…

Он понял, выкинет брат тело того безымянного Федора Кузьмича из царского гроба, втайне похоронит у стены крепости, а его пустой саркофаг будет ждать своего истинного владельца. И не успокоится Николай до тех пор, пока не опустит в него тело брата…