Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

А в частоколе была подпилена одна из досок и выход приготовлен. Выйдя из каземата, Ивашев должен был с этим ссыльнокаторжным уйти в лес, где, по словам этого беглого, уже было приготовлено подземное жилище, где можно было скрываться, пока стража прочесывает местность.

Потом предполагал он выйти к китайской границе и сдаться тамошним властям…

Басаргин пришел в ужас.

План этот так был нелеп и неблагоразумен, что видно было тотчас: беглый задумал или выдать Ивашева начальству, чтобы заслужить себе прощение, или убить его и завладеть теми деньгами, что были при Ивашеве, — беглец знал, что у Василия Петровича спрятаны были 1500 рублей, громадные по тем временам и для тех мест деньги — ему удалось утаить их от коменданта, и в простоте душевной он рассказал ссыльнокаторжному о них…

Басаргин после работы пришел в каземат к Ивашеву.

— Мне известно твое намерение, и я пришел поговорить об этом, — сказал он.

Ивашев нисколько не смутился и спокойно ответил:

— Не сказал тебе потому, что не желал подвергать тебя опасности, а отклонять меня от моего предприятия — напрасный труд. Я твердо решился исполнить свое намерение…

— Но пойми, — начал Басаргин…

Он изложил ему все доводы, Василий Петрович оставался непреклонен. День подошел к вечеру, на завтра назначено было предприятие, времени было в обрез…

— Когда так, прошу тебя, Ивашев, хоть на одну неделю отложи это дело. В эту неделю обсудим хорошенько, взвесим хладнокровно за и против, и, если ты останешься при тех же мыслях, не буду тебе препятствовать.

— А если я не соглашусь откладывать на неделю? — мрачно возразил Ивашев.

— Если ты не согласишься, — закричал Басаргин, старый друг и товарищ Ивашева, — ты заставишь меня сделать из любви к тебе то, чем я гнушаюсь, — сейчас попрошу свидания с комендантом и расскажу ему все. Ты знаешь меня довольно, чтобы верить, что я это сделаю и сделаю именно по убеждению, что это осталось единственным средством для твоего спасения…

Муханов поддержал Басаргина. Он убеждал Ивашева, что даже если он выйдет к китайской границе, китайцы тотчас выдадут его русским властям, они всегда это делали. А подумал ли Ивашев, что придется вытерпеть тем его товарищам, что останутся здесь?

Ивашев заколебался.

— Хорошо, — наконец сказал он, — я соглашусь с вами и отложу свое намерение на одну только неделю…

Всю эту неделю ходил Басаргин к Ивашеву, убеждал его. Он говорил о нелепости его затеи, о невероятности успеха.

— Лучше умереть, чем жить так, — мрачно твердил Ивашев.

Они сидели в маленьком каземате Ивашева, как вдруг вошел унтер-офицер и пригласил Ивашева к коменданту.

Ивашев встал и с презрением посмотрел на Басаргина. Но тот казался очень спокойным и удивленным…

— Прости, друг Басаргин, — сказал Ивашев горько, — в минутном подозрении. — Но что б это значило? Не понимаю…

— Я дождусь твоего возвращения, — ответил Басаргин.

Муханов и Басаргин провели два часа, терзаясь от мысли, что кто-нибудь открыл коменданту о намерениях Ивашева. Знали об этом немногие, среди них Фонвизин, которому Басаргин доверял даже больше, чем себе, и с которым первым посоветовался о предприятии Ивашева. Но Фонвизин — человек чести, опытный и умелый конспиратор, и он никогда не пойдет на донос…

Они уже собирались расходиться, когда в дверь ввалился Ивашев. Был он красен, расстроен и никак не мог связать двух слов, чтобы рассказать о новости, так его поразившей…

Он что-то лепетал, несвязное и бестолковое, сел на кровать и долго еще не мог прийти в себя…

Нет, с его побегом вся история была вовсе не связана. Но ведь само провидение закрывало ему дорогу к сему предприятию…

Наконец он обрел дар речи и высказал то, что объявил ему комендант Лепарский.

Генерал подал ему два письма. Одно было от его матери, а другое адресовано ей матерью гувернантки Камиллы Ледантю.

И странная история — госпожа Ледантю писала к матери Ивашева, что только страшная болезнь Камиллы заставила ее открыться. Оказывается, Камилла давно любила Ивашева, но боялась признаться в том кому-либо. Находясь почти при смерти, она открыла эту тайну сестре, а та поспешила передать матери. И госпожа Ледантю взяла на себя смелость обратиться к госпоже Ивашевой…

Бедная девушка, думалось Ивашеву, да и почти не помнится она ему. В Ундорах, где собиралось блестящее общество, была и она. Он обратил на нее внимание — высока, стройна — красавица. Несколько комплиментов, сказанных им красавице, запали в ее сердце, а он и не помнил. Он пытался даже ухаживать за ней — скромная и изящная, молчаливая и придавленная своим положением приживалки в богатом доме, она не ответила на его страстные признания. Да он и не думал никогда о ней всерьез. И все это было так давно — почти семь лет назад!

Он был огорошен, расстроен, смущен. Как, семь лет думать о нем, а он и не подозревал! Как, едва не умереть от любви к нему, а он даже и не предполагал…

Мать Камиллы писала его матушке, что ни за что не открыла бы своей тайны, если бы Василий Петрович находился в прежнем положении, если бы оставался он на свободе и был бы по-прежнему блестящим кавалергардом. Но теперь положение их сравнялось, и, может быть, эта любовь поможет им создать семью…

Матушка Ивашева отправила письмо к графу Бенкендорфу. А тот рассказал всю историю государю Николаю. И эта нежная любовь, хранимая про себя семь лет, так поразила царя, что он предписал Лепарскому опросить самого Ивашева, согласен ли он вступить в брак с девицей Ледантю.

И вот теперь сидел он перед друзьями притихший, изумленный, расстроенный и все удивлялся, как это в то самое время, когда он намеревался бежать из заточения, вдруг приходит весть, которая совершенно переворачивает его судьбу. Да и намерения жениться на этой красивой француженке у него никогда не было, только что два-три комплимента да банальное ухаживание…

Но теперь, вспоминая ее взгляды и смущение, вспоминая ее лицо, заливающееся румянцем от одного его взгляда, должен был он признать, что действительно посеял в ее сердце ростки нежности и любви…

Но чтобы приехать в Сибирь, разделить с ним его несчастную судьбу? Разве мог он позволить этой красивой, изящной, воспитанной девушке, которая красотой своей и образованностью выделялась даже среди его милых сестер? И сможет ли он вознаградить ее за ту жертву, которую она принесет ему, и не станет ли она впоследствии раскаиваться в своем поступке?

Словом, мысли Ивашева приняли совсем другое направление, и он больше уже не думал о побеге как средстве выйти из той депрессии и отчаяния, в которое так давно погрузился…

Басаргин и Муханов не смели и слова сказать. Сам Бог, само Провидение удерживали Ивашева от безумного поступка, которое он собирался совершить.