Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

Я — исток полноводной золотой реки. Следом за мной движутся колесницы лавагетов Гортина и Главка, союзные басилевсы.

Критяне много повидали в тот день: все то золото, серебро, треножники, дорогие вазы, что были взяты на развалинах Нисы, уплачены жителями Афин, Эгины, Эрифы, Дидим, Олеара, Андроса и Теноса, пронесли по улицам. И живую дань провели по ним — семь афинских юношей и семь девушек, которых я повелел отдать Минотавру, на верную смерть. Они идут во главе толпы рабов, одетые во все белое.

Войско мое огромно.

Тошнотворно пахнет жареным мясом — по моему слову на улицах Кносса всем желающим раздается угощение. Раз уж мне удалось так быстро закончить эту войну, не стоит разрушать грезы моих подданных, что она принесла нам немалое богатство и предвещает благоденствие. Цветы, перед тем, как увянуть, благоухают особенно сладко. А тяжело больной перед смертью начинает чувствовать себя лучше.

На улицах Кносса невообразимая давка. По прибытии во дворец надо отрядить писцов, чтобы они справились, не был ли затоптан кто-нибудь в ликующей толпе, и оделить пострадавших зерном, маслом и вином.

Хвала Гелиосу, день моего возвращения солнечный, но прохладный. Иначе я вряд ли выдержал бы всю церемонию до конца.

Процессия ползет бесконечно долго, и мне кажется, прошла вечность, прежде чем мы добрались до Лабиринта. К этой поре я впал в подобие беспамятства, вызываемого зеркалами и особым ритмом дыхания. Кто из богов дарует забытье наяву? Может, это Ате нежно касается моих волос руками? В ее объятиях можно не отягощать сердце думами.

Голоса придворных, жриц и гепетов гремят, подобно горному обвалу, мне кажется, стены лабиринта подрагивают, как в землетрясение. Катрей что-то говорит мне, и я что-то говорю. Ревут жертвенные быки, забиваемые во славу Зевса Лабриса, моего всемогущего отца, даровавшего нам победу. Возносятся хвалы и гимны, мелькают лица. Иссиня-черная борода медведеподобного посланника далекого Баб-или, лисьи морды соплеменников моей матери из Ханаанской земли, кошачье-самодовольное лицо посланника Та-Кемет, притворно восторгающегося пышностью процессии и количеством трофеев, которое воистину сделает честь любому владыке. Наверняка ведь думает, что варварам все равно не сравниться с владельцами Высокого дома из его благословенной земли.

Я не говорю ни одного лишнего слова и не делаю ни одного неверного жеста. Я почувствовал бы это. Кажется, отруби мне сейчас голову, я все равно доведу церемонию до конца без запинки. Голова болит с утра, а сейчас почти лопается под пульсирующими ударами крови. Лучше бы ее отрубили! Головная боль и тошнота, судорогой сводящая пустой желудок. И в животе опять противно болит. Перекусить бы хоть немного, чтобы унять боль. Но не получится, я все время на виду. И одновременно тошнит. Если эта тошнота не прекратится, я сойду с ума. Вонь горящего мяса, крови и навоза. Клубы дыма возносятся к облакам. Жертвоприношение близится к концу. На моем лице — улыбающаяся золотая маска вечно юного бога. Вроде той, что возложена была на лицо Андрогея перед погребением.

Короткая передышка в моих покоях. Выставив всех, кроме Моса, я жадно пью прохладную воду прямо из глиняного кувшина и заталкиваю в рот длинное гусиное перо, чтобы вызвать рвоту. Рот наполняется мерзкой кислятиной. Но становится легче.

Прохладное прикосновение мокрой ткани. Мос отирает пот с моего тела, поправляет размазавшуюся краску на лице.

Я говорю, что мне надо заказать золотую маску на лицо, потому что скоро будет невозможно скрыть правду под краской. Мос почему-то пугается.

Ароматные притирания, корона на голове, пир. Бесконечные возлияния в честь благосклонных к нам олимпийских богов. Вода в моем золотом кубке даже не подкрашена вином — я отвык от вина и пьянею от пары небольших кубков хуже, чем мальчишка. Похвалы басилевсам, награды и подарки. Славословия Миносу, сыну Зевса, возродившему былое величие Крита, посрамившему мятежников, укротившему гордых.

Цветы, перед тем, как завянуть, пахнут особо сильно… А запах трупа, уже тронутого тлением, но еще не имеющего очевидных признаков разложения, некоторые принимают за аромат благовоний…

На площади перед лабиринтом пируют воины. Я приказал не жалеть для них ни мяса, ни вина.

Головная боль, раздирающая виски.

Я должен досидеть до конца этого пира. Я досижу.

Потому что это последний мой пир.

Я так решил.

Эвмениды, которые владели моей душой, изглодали ее, как яблоко. Осталась лишь червивая сердцевина.

Я не хочу жить жалким огрызком.

И на этот раз мне ничто не мешает уйти.

Да, царство мое умирает, но смерть его наступит не скоро. Вырванная из рук Зевса победа даст моему наследнику безбедно править еще три-четыре девятилетия. Не все обладают дальновидностью покойной Пасифаи. Для толпы я уйду победителем, смирившим мятежников.

Да, я знаю, что проиграл.

Самоубийство — это всегда слабость. Но я устал быть сильным.

О, милосерднейший из богов, Танатос, несущий смерть, приди ко мне, забери мою душу!

О, гостеприимнейший из хозяев, Аид, которого напрасно именуют ужасным и ненавистным, распахни передо мной двери твоего дворца, сверши свой суд без жалости!

За свою жизнь я причинил немало зла людям.

Мне приходилось перечить богам и кощунствовать.

По моему приказу поднимали руку на слабого.

Я не раз бывал причиной слез и недугов.

Я убивал, и убивали по моему слову.

Немало людей скажут обо мне: «Он был причиной моих страданий!».

По моему слову истощены припасы в храмах Бритомартис. Я запрещал жертвы и лишал владык острова их доли, унижая одних богов перед другими.

Я, Минос Старый, Критский скорпион, прелюбодей и сквернослов.

Как видишь, я не безупречен. Хвала мойрам! Мне не попасть в Земли Блаженных и не наслаждаться бессмертием рядом с праведниками.

Дай мне, о справедливейший, глоток из сладостной Леты, несущей забвение. Подари мне спасение от самого себя!!!

Что есть человек, если не игрушка в руках богов?

Что есть наша жизнь, как не бессмысленная суета? К чему эти страсти, сомнения, страдания и ничтожные радости?

Что есть сила, как не сон, забавляющий глупцов?

Что есть мудрость, как не осознание собственной слабости?

Что есть счастье, как не смерть?

Смерть, не подобная ни запаху лотосов, ни дуновению свежего ветра в жару, ни благостному опьянению, ни объятиям любимого. Полное забвение того, что было жизнью.