Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

Он развернулся и решительно зашагал прочь по переходам.

Наутро мы покинули Крит. Проводы в Амониссе нам устроили пышные. Катрей, величественный и невозмутимый, до удивления похожий на меня, стоял на возвышении. Царская корона еще не увенчала его голову, но держался он уже, как настоящий анакт Крита.

Богам было неугодно это плавание.

Едва мы отошли от родного острова в открытое море, разыгралась ужасная буря. Бешеный Эвр [76] Восточный ветер. разметал наши суда. Он дул, утихая лишь на короткое время, словно играл с тем небольшим флотом, который сопровождал «Скорпиона», давая нам передышку ровно настолько, чтобы мореходы не погибли, обессилев в борьбе со стихией, а потом принимался за старое, снося наши суда на закат. Каждый раз, когда выпадала передышка, мы пытались найти хоть малый безлюдный остров, но море окрест было пустынно, и мы не замечали ни малейших знаков, которые указывали бы на близость суши.

Спустя семь дней, когда, наконец, воцарился полный штиль, я увидел, что от моего флота в дюжину судов подле «Скорпиона» остался лишь один корабль. Прочие затерялись где-то в бескрайних просторах моря. Мне оставалось только надеяться, что они уцелели и смогут вернуться.

На обоих кораблях мы не досчитались людей: эти семь дней нас, словно щепки, швыряло по морской глади. Тем, кто уцелел, осталось только возблагодарить богов, что они не отправились в царство Аида. Запасы воды подходили к концу.

Посоветовавшись, мы решили плыть на запад, поскольку ветер, скорее всего, унес нас в те пределы, где располагалось царство Главка и земли тирренов. Значит, позади нас на несколько дней пути простирается лишь огромная водная гладь, лишенная островов, и если в бурю нас несло сюда целых семь дней, то вряд ли мы могли вернуться на Крит менее чем дней за двадцать.

Выверив путь по звездам, мы на веслах пошли туда, где чаяли найти землю. И действительно, к середине второго дня впереди показалась суша. Мало того, на берегу виднелся довольно большой город. Мы не знали точно, что это за земли, и встретят ли нас дружелюбно, но выбора у нас не было.

Наше появление не осталось незамеченным. Едва мы нашли удобную гавань, как на берегу показался небольшой, около сотни воинов, отряд. Остановившись на расстоянии полета стрелы, они вскинули луки, но обстреливать не стали — замерли в ожидании.

Я подошел к борту и закричал, моля о помощи. Из строя воинов на берегу вперед выступил высокий, дородный, уже немолодой, но еще крепкий и мощный муж.

— Поклянитесь богами, что слова ваши правдивы! — немилосердно коверкая наречие ахейцев, выкрикнул он.

Я поднял руку к небесам:

— Отцом своим, Зевсом Громовержцем, клянусь, что не нарушу мирной жизни этой земли.

Предводитель внимательно поглядел на нас из-под широченной ладони и дал своим людям знак опустить оружие.

— Приблизьтесь! — крикнул он. — Мы не тронем вас.

Одет вождь был просто, почти бедно, только на запястье поблескивал массивный золотой браслет, но я, по величавой осанке и манере говорить, все же решил, что вижу местного басилевса. Вгляделся, пытаясь понять, куда забросила меня судьба. Мой собеседник был немолод и с трудом объяснялся на языке жителей Киклад. Не тиррен и не лестригон. Скорее всего, мы на Сицилии, и встречать нас вышел Кокал, царь сиканов.

Корабли пристали к берегу. Я спрыгнул на песок, за мной последовал Итти-Нергал и еще двое стражей. Отряд воинов подошел ближе и замер на расстоянии полета дротика. Они все еще не доверяли нам. Я решительно направился к предводителю и, приблизившись, произнес на наречии сиканов:

— Приветствую тебя, благородный Кокал, владыка славного Камика.

Басилевс прищелкнул языком, удивленный.

— Да пребудет милость Олимпийских богов с тобой, твоей семьей и твоим народом, — уже увереннее продолжил я.

— Приветствую и я тебя, чужестранец, — учтиво отозвался Кокал. — Я вижу, что корабли твои велики и крепки, хоть и изрядно потрепаны бурей. А величие твоей осанки и властность речи говорят мне, что ты — не простой смертный, но басилевс. Назови свое имя, дабы я мог оказать тебе честь, достойную твоего рода.

— Я — Минос, анакт Крита и Кикладских островов, — произнес я, приветливо улыбаясь.

Кокал был изумлен:

— Правда ли это? Неужели сам Минос Старый, сын Зевса, справедливостью и мудростью равный богам, явился в мои владения?

Он учтиво поклонился:

— Это великая честь для меня, о, анакт! Но что привело тебя ко мне? Чем я, скромный владыка этих земель, могу услужить тебе?

— О, благородный царь сиканов, доблестный Кокал! Я прошу тебя о гостеприимстве и помощи. Владыка морей Посейдон обрушил на нас свой гнев. Яростный Эвр унес мои суда далеко от намеченного пути. Позволь мне и моим воинам, полагаясь на твое гостеприимство, поменять оснастку, запастись водой и пищей.

Кокал склонил голову:

— Гость — посланник богов. И вдвойне честь, что я могу принять в своем дворце столь прославленного мужа. Вот тебе моя рука. Вам будет оказан радушный прием в моем дворце. Но твои воины весьма многочисленны, а мое жилище скромнее твоего Лабиринта. Я прикажу, чтобы им доставили все необходимое на корабли. Да не будут они знать недостатка ни в чем — ни в еде, ни в питье, ни в почете. Ты же возьми с собой тех, кого считаешь нужным.

И он протянул мне широкую ладонь.

— Благодарю тебя за гостеприимство, богоравный Кокал, — произнес я, улыбаясь. — Я возьму не более полутора десятков человек, остальные останутся на кораблях.

Нергал-иддин за моей спиной шумно выдохнул, выражая свое недовольство, и, едва вернувшись на «Скорпион», набросился на меня с упреками.

— О, многомудрый и богоравный анакт! — восклицал он, сверкая глазами. — Разве царь сиканов друг тебе?! Отчего ты так доверяешь ему?

В его словах была доля истины. Но мне думалось, что оскорбить Кокала недоверием было бы куда опаснее.

— Разве облик царя Кокала не являет знаки простодушия и доверчивости?! К вероломству такие люди не склонны, — отрезал я.

Нергал-иддин прорычал что-то под нос, но покорно склонился предо мной, показывая всем видом, что подчиняется с неохотой.

Сборы были недолгими. Вскоре мы двинулись вглубь острова. Я и Кокал шли рядом. Я рассказывал басилевсу о тех злоключениях, которые нам довелось пережить. Он внимательно слушал. Знавший не понаслышке тяготы жизни морехода, Кокал отлично понимал, что мы чудом спаслись от смерти.