Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

Меня передернуло. Неприятно знать, что кто-то видит тебя насквозь.

— Моя мать была жрицей, Дедал. Я многое от неё перенял. Отчего бы мне не почувствовать?

— Почему ты оправдываешься? Ты владеешь великой силой и можешь обратить её против врагов твоих и во славу царства своего. Можно подумать, ты стыдишься своего дара.

Очень метко. Точнее не скажешь. Именно стыжусь!

— Он служит только разрушению. Я хочу созидать, Дедал.

— Всё опять повторяется. Ты принадлежишь смерти, Минос. Чтобы созидать — нужен другой царь. Ты послан в этот мир разрушать, повелитель, что у тебя отменно получается. Ты рушишь старые законы. Ты низвергаешь старых богов. Но доволен ли ты почтением, которое критяне оказывают Зевсу? Исполняются ли в селах и городах Крита законы, что ты повелел начертать на скрижалях и возглашать по всем городам?

Разумеется, и тут Дедал был прав. Я давно подозревал, что мне дано знать тайны смерти. Все в ней было для меня просто и понятно. Уж не знаю, от каких темных богов досталось мне это знание. Я сродни быкоголовому Минотавру. Запряженный в плуг бык разрушает целину, рыхлит землю для зерна. Но если пустить его на зазеленевшие всходы — потопчет, пожрет, помнет и заваляет. Вряд ли на том месте соберут урожай.

Секреты жизни я постигал с трудом.

— Я давно смотрю, как бродишь ты по ночам, без цели. Но куда бы ты ни шел, путь твой всегда сводится к одному, — продолжал Дедал скрипучим, неприятным голосом. — Вот к этому. Скажи, тебе это знакомо? Что это значит?

Он грязным, с обломанным ногтем пальцем начертил на полу двойную спираль, закрученную в разные стороны.

— То же, что и лабрис. Смерть и возрождение. Ну и что? — ответил я.

— То, что ты всегда проходишь только половину пути, — он ткнул пальцем в ту часть узора, что змейкой свивалась влево. — Это — дорога только в одну сторону. Путь смерти. Второй половины тебе знать не дано.

Меня охватил гнев и стыд.

— Ты хочешь знать — почему? — спросил Дедал, не обращая внимания на то, что я залился краской. — Ты не такой, как все. Ты — изгой из рода своего, ушедший от матери своей и отца своего.

— Отца? — искренне удивился я. И попытался вспомнить, когда хоть раз поступил против Зевса.

— Что ты знаешь о Муту, сын зевсовых колен?

— Кто такой этот Муту? И почему ты говоришь, что Зевс не мой отец, а лишь принявший меня как сына? — я был так удивлен, что даже не мог сердиться.

— Потому, что я знаю, мой царь, — ответил Дедал. — И мне ведом Муту — бог смерти в Ханаанских землях, откуда родом твоя мать. Он — твой истинный отец. Ведь мать твоя блюла обычаи своих земель. И прежде, чем быть просватанной, она отправилась в храм Ашторет и сошлась с тем, кто выбрал её. Владыка смерти Муту прельстился красотой Европы. Его семя проросло в чреве твоей матери. Она была в тягости, когда Зевс похитил её. Но его вполне устраивал ты с твоим даром сеять смерть и разрушение вокруг себя. Так что, во избежание пересудов, Зевс просто назвал тебя своим сыном.

О, боги!

Я с трудом перевел дыхание, и тут ярость вырвалась из оков изумления. Не вспомни я о быкоголовом — убил бы на месте мерзкого карлика!

— Ты лжешь, афинянин! — воскликнул я, вскакивая. И, не сдержавшись, ударил его кулаком по лицу. Он невозмутимо размазал большой ладонью кровь и глину по щеке и произнес:

— Гневаешься — значит, знаешь, что я прав. Не знаешь, так догадываешься. Посмотри на себя — разве в твоем облике есть хоть что-то, что напоминало бы Зевса?

Он выпрямился и, нависая надо мной, продолжал, будто гвозди вколачивал:

— По праву рождения и крови ты — царь мертвых, не живых! Великое предназначение предстоит исполнить тебе, сын великого бога! Но путями жизни ты не ходил и не будешь ходить никогда. Зевс избрал тебя потому, что ему хочется утвердить свою власть в чужих владениях — на земле Посейдона. А для этого нужно уничтожить тот мир, который был создан здесь Посейдоном и Бритомартис, населить остров иным народом. Только для этого он и поставил тебя царем над Критом. И, выполнив свою работу, ты уйдешь в небытие, потому что для созидания ты Зевсу не нужен. Ты отрекся от рода своего. И возрождения тебе не будет!

Кровавая пелена поплыла у меня перед глазами.

Пусть он подавится своей правдой!

Раздавлю гада!

— Разве так должно поступать самому справедливому из царей? — с издевательской улыбкой заметил Дедал.

Я поспешно перехватил свою, уже готовую нанести удар, руку за запястье и сжал до боли, пытаясь отрезвить себя.

— По какому праву ты хочешь убить меня? Разве я совершил преступление на Крите, царь? Или сыновья богов могут забыть о законе? Тогда почему, когда сын Зевса Радамант убил человека, — ты приговорил его к изгнанию? — ехидно улыбался Дедал, глядя мне прямо в глаза.

Он и об этом знает правду? Законы брата моего, Радаманта, казались мне более совершенными, чем собственные. Потому я и не стал препятствовать его решению покинуть Крит, после того, как гепет Эндий был случайно убит Радамантом на охоте. Брат был мудр и прозорлив, он давно понимал, что у меня на душе. Я вновь услышал его слова, еще более страшные оттого, что они были сказаны ласково и успокоительно: «Конечно, ты можешь очистить меня от нечаянного кровопролития, Минос. Но зачем мне испытывать судьбу? Ты хочешь быть единственным великим и мудрым государем на Крите. И ты можешь быть им. Киклады велики — я уеду на любой из островов, дабы насаждать там законы великого анакта Миноса. Мы расстанемся как братья, сохранив приязнь межу собой. И когда нас будет разделять виноцветное море, мне будет легче признать твое старшинство». «Я полагал, что хорошо скрываю свою зависть к твоему уму,» — попробовал улыбнуться я. «Не тебе одному стал тесен этот остров, — произнес Радамант. — Мне тоже.» Я молча кивнул и не стал переубеждать брата. Если бы мне хотелось, чтобы Радамант оставался подле меня, разве не нашлось бы у меня слов удержать его?

Я пристально вгляделся в лукавое лицо Дедала:

— Можно выдать тебя Кекропу. На Афинской земле ты совершил преступление, достойное смертной казни.

— Думаешь, я буду молчать о том, что стало мне ведомо на Крите, безупречный?

Он поймал меня искусной сетью. Не вырвешься. Он понял, что сила на его стороне, и продолжил уверенно:

— Тебя не обольстишь, царь. Но я знаю, чего ты боишься. Предлагаю мену. Ты — укрываешь меня, я — молчу!

Я с трудом перевел дыхание, заставив Миноса взять верх над пробудившимся в моей душе Минотавром. Выдавил из себя:

— Хорошо.

И, не оборачиваясь, вышел из мастерской карлика.

У меня еще были некоторые сомнения в правдивости слов Дедала, и я спросил о своём роде Инпу. Тот всё подтвердил и даже явил мне во сне ужасного Муту, чья пасть от неба до дна моря поглощала все живое. Мой настоящий отец показался мне сродни свирепому Кроносу, пожиравшему своих детей. И после того моя любовь к Зевсу, принявшему меня, изгоя безродного, на колени, обласкавшему, удостоившему царства, стала еще крепче.