Марта Холл Келли - Девушки сирени

– Если вы позволите, я избавлю вас от лишних хлопот и сама просмотрю списки.

Мадам Бертильон повернулась ко мне.

– Я вижу, вы привыкли добиваться своего. – Она взяла со стула и всучила мне горку из мисок. Горка доставала мне до подбородка, и я грудью чувствовала, какие они холодные. – Если вы раздадите по одной миске каждой девочке – а они будут стараться взять две, – я просмотрю свои списки. И дам знать, если найду нужную информацию. Но сделаю это не потому, что вы работали в консульстве, а потому, что я на ногах с пяти утра.

– Благодарю вас, мадам. И где мне раздавать миски?

– Разумеется, здесь. – Мадам Бертильон указала рукой на двустворчатые двери.

– А что делать с лишними? – уточнила я, потому как была уверена, что мисок слишком уж много.

– Лишних не будет, – заверила меня директриса и начала изучать свой список.

Я перешагнула порог просторного зала с обшитыми дубовыми панелями стенами, в котором, возможно, когда-то устраивались балы и вечера. Потолок на высоте в сто футов был расписан в стиле тромплей под голубое летнее небо, что очень радовало глаз в пасмурный день. По залу были расставлены длинные узкие обеденные столы. За столами по возрастным категориям – от совсем малышек до подростков – ждали девочки. Они сидели тихо, положив руки на колени, прямо как на картинке. Шесть женщин в белых фартуках стояли рядом с дымящимися баками с горячим супом в ожидании, когда девочкам раздадут миски.

Все смотрели только на меня и на миски у меня в руках. Я на секунду замешкалась, но потом взяла себя в руки. Эти дети хотели есть.

Я поставила миску перед первой девочкой.

– Мерси, мадам.

Поставила перед следующей.

– Мерси, мадам.

Я вглядывалась в лица девочек, пытаясь уловить сходство с Риной или Полом, но вскоре поняла, что все мои старания напрасны. Ребенок не всегда похож на родителей. И вообще не было никаких гарантий того, что их дочь осталась жива.

Постепенно приноровилась и, уже быстрее раздавая миски, подошла к столу, за которым сидели старшие девочки. Первая, лет тринадцати, не больше, держала на коленях малышку в сиренево-голубой бархатной курточке с перламутровыми пуговицами. Мамина работа. Я подумала, что она порадуется, когда я расскажу, что пуговицы по-прежнему крепко держатся на курточке.

– Ты хорошо о ней заботишься, – сказала я старшей девочке.

– Мадемуазель, нам не нужна вторая миска. Мы поделимся.

Я пошла дальше со своими мисками, а малышка провожала меня взглядом, как мечтатель смотрит на падающую звезду.

Очень скоро ко мне быстрым шагом подошла директриса.

– Мадемуазель, вам повезло. – Она прижала руку к воротнику и постаралась перевести дух. – В указанный день у нас оставили несколько детей, и среди них одна девочка нужного возраста.

Я прошла за директрисой к следующему столу, за которым ели суп четырехлетние девочки. Тишину нарушал только стук ложек по мискам, но, пока я шла за мадам Бертильон, для меня каждый стук стал звучать громче, а все цвета стали ярче.

Неужели я сейчас увижу дочку Пола? Если я ее найду, Пол и Рина будут на седьмом небе от счастья, а вот я – наоборот.

– Девочка родилась первого апреля сорок первого года, значит, сидит за столом с четырехлетними. – Мадам Бертильон сверилась с биркой малышки и с торжественным видом представила: – Итак, знакомьтесь: Бернадетта.

Это была светловолосая, похожая на воробышка малышка. Она быстро окинула меня подозрительным взглядом.

– Ну, не знаю, – сказала я. – Трудно, конечно, определить, но я так не думаю.

– Это все, что я могу для вас сделать, – отрезала мадам Бертильон. – Буду отслеживать девочек с этой датой рождения. А вы пришлите родителей, как только они поправятся.

В тот день я задержалась в зале, чтобы помочь раздать весь обед. Мы с директрисой разливали по детским мискам ароматный луковый суп с морковкой и репой и выдавали каждой девочке по небольшому кусочку хлеба.

А они говорили:

– Мерси, мадам.

И в этих словах было столько благодарности.

А когда над особняком пролетел самолет, некоторые девочки спрятались под столы. Они еще не привыкли к миру и не верили, что здесь, в приюте, им ничто не угрожает.

Многие были обуты в подвязанные веревками грубые деревянные башмаки. Я мысленно отметила, что надо будет прислать обувь. И деньги.

Я вглядывалась в лица девочек четырех лет или около того – все пыталась разглядеть знакомые черты. А когда мы с директрисой заканчивали составлять миски на поднос, одна старшая девочка подала мне свою миску. Я увидела стоявшую возле ее ног крошку и окаменела, потом встряхнулась и позвала директрису.

– Мадам, не могли бы вы подойти? – Я поставила поднос на стол. – Проверьте, пожалуйста, номер этой малышки.

Мадам Бертильон посмотрела на номер девочки и пошла за своим планшетом.

Я не могла оторвать взгляд от малышки. Она была темненькая, с миндалевидными, как у Пола, глазами, и еще коралловые губы были как у Пола, а все остальное – как у Рины: кожа медного оттенка, форма носа, даже выглядывающие между прядями волос ушки.

– Мне очень жаль, но у этого ребенка нет даты прибытия.

– Мадам, я уверена, это та самая малышка.

– Ее зовут Паскалин, – сказала старшая девочка.

Мадам Бертильон сделала глубокий вдох и резко выдохнула.

– Что такое? – спросила я.

– Мне не хотелось бы это признавать, но, похоже, ваша интуиция вас не подвела, мисс Ферридэй, – ответила директриса, и мне даже показалось, что она готова улыбнуться.

– Не понимаю.

– Ребенка зовут Паскалин, – повторила за девочкой директриса с таким видом, будто я не понимаю очевидных вещей.

– Господи, и что?

– Во Франции любой добрый католик знает, что имя Паскалин означает «рожденная на Востоке».

Летом сорок пятого, когда мы с Зузанной вернулись домой, я старалась смотреть на мир оптимистично, но это было нелегко. Мы пробыли в Равенсбрюке около четырех лет. После того как я узнала о том, что происходило все это время, мне трудно было понять, почему мир не пришел нам на помощь. Сначала Гитлер в тридцать девятом напал на нас с запада, затем в тот же месяц – русские с востока. Да, в результате Британия и Франция объявили Германии войну, но они не прислали к нам на помощь ни одного своего солдата. Первые сообщения об Аушвице, которые с огромным риском польское подполье переслало западному миру, остались без ответа. На сообщения о тысячах польских офицеров, расстрелянных в лесу под Катынью, а среди них мог быть отец Петрика, мир тоже не среагировал.

Поэтому, когда этот мир после капитуляции Японии праздновал официальное окончание войны, я не испытывала особой радости. Для нас война не закончилась, просто теперь мы были под другим диктатором. Пусть это не так очевидно, но Сталин уже наложил лапу на Польшу. Многих руководителей польского Сопротивления, а среди них были друзья Петрика, забрали и впоследствии убили военные Красной армии и представители безжалостной сталинской службы НКВД. Энкавэдэшники – милые люди, задача которых заключалась в выявлении «врагов народа». Они казнили десятки тысяч польских политзаключенных и не меньше сослали в ГУЛАГ. Вместо новой жизни Польша получила новую форму несправедливости.