Луиза Кент - Они шли с Васко да Гама

Луиза поцеловала сеньора Аффонсо в лысую маковку.

— Вы добрые оба. С вашей стороны великодушно помочь этим бедным людям. Я уверена, нам от этого не будет зла, но только добро. Я поеду в Белем и помолюсь там. Становится прохладнее, и лошади ждут. Идем, Кон!

Коннамар встал, потягиваясь, и затрусил вслед за жемчужно-серым платьем.

Весь день Taro был похож на стальную полосу под горячим июльским солнцем, но сейчас, на закате, юго-западный ветерок морщил реку словно розовую, шитую золотом ткань. Над ней висела розово-золотая дымка. Колокола старой Белемской церкви звонили, когда Луиза спрыгнула с коня у ее ворот. Она приостановилась, как делала это уже много раз, чтобы взглянуть на Таго. Рыбачьи лодки уже начали возвращаться вместе с приливом. Их острые, в виде полумесяцев, носы резали речную гладь. Серебряная рыба блестела в лодках, рыбаки пели, налегая на тяжелые весла. Маленькая лодочка с новыми красными парусами была похожа на бабочку. Вдали виднелось более крупное судно, но оно казалось только темным пятном в ярком тумане.

Луиза вошла в церковь. Пение монахов отчасти утешило ее гнев на тех, кто заставил страдать семью Закуто. «Мои дяди правы… Они — сама доброта. — подумала она. — На обратном пути я заеду к Рахиль и скажу ей, что у нас она будет в безопасности». Луиза очень привязалась к Рахиль с того холодного зимнего дня, когда впервые встретилась с нею, больше года назад. С тех пор, как Катарина де Атай-де стала придворной дамой у новой королевы, Луиза мало видела ее. Рахиль ей нравилась больше всех остальных подруг. Жить было бы не так скучно, если бы она была рядом.

Что-то коснулось платья Луизы. Она взглянула вниз. Коннамару было приказано оставаться с Дамианом, но он, как и всегда, прокрался внутрь и оказался подле нее. Он казался беспокойнее обычного. Хвост его подметал каменные плиты. Раз он тихо завизжал и двинулся к двери, но вернулся и опять лег.

Служба кончилась. Луиза все еще оставалась на коленях. Молитвы были красивы, но ни одна из них не походила на ту, которую твердила она: «Господи, верни их в целости. Верни их поскорее. Аминь.»

Один из монахов гасил свечи у алтаря. В церкви темнело, хотя небо снаружи оставалось розовым и светло-желтым.

Когда Луиза встала, Кон тоже вскочил. Секунду он стоял, будто отлитый из меди, приподняв переднюю лапу, потом кинулся к двери, залаяв так, что церковь загудела. Луиза обернулась к двери. Она увидела на розовом фоне неба странную фигуру молодого мавра с птицей на плече. Он наклонялся вместе с птицей, к Кону. Его голос звучал так, словно он смеялся, или плакал, но лица его она не видела; только что-то полосатое на голове и белый балахон на широких плечах. Красная с зеленым птица, величиной с ястреба, выкрикнула что-то вроде: «Лучших выберем себе! Самым красивым! Самым красивым!..», а рыжий пес визжал, всхлипывал и лизал молодого мавра в лицо. Луиза двинулась к дверям, думая: «Кон сошел с ума, да и я, кажется, тоже. Мне показалось, что птица говорит по-португальски». Потом в сумерках показалась еще одна фигура в белом балахоне: в руках у нее был нашест с розово-серой птицей, но она уронила ее вместе с нашестом и кинулась вперед, крича: «Луиза! Луиза!» Это был голос Жоана; она узнала его раньше, чем он схватил ее в свои сильные объятия и закружил над землей. Жоан, загорелый дочерна, с шелковистыми черными усиками, но все же ее брат. Потом она поняла, что смотрит через его плечо в зеленые глаза Шона. В них были слезы, но он тоже улыбался.

— Посмотри, что я привез тебе из Индии, — сказал он, а попугай скосился на нее своим умным глазом и проскрипел: «Любят Индию одни…»

— Он говорит! — ахнула Луиза. — Говорит по-португальски!

— Конечно, говорит, хотя и с ирландским акцентом, — ответил, улыбаясь, Шон. — Это я сам его научил. А тот серый с розовым, что у Жоана, он говорит такое, что не годится слушать. — И, действительно, бедный «Мелинди», брошенный на холодные каменные плиты и придавленный тяжелым нашестом, говорил что-то очень грубое на чистейшем африканском языке.

По тропинке приближались голоса. Церковный двор стал наполняться людьми, — худыми, загорелыми, странно одетыми, со всклокоченными бородами и впалыми глазами, с улыбками, открывавшими беззубые десны. Многие дрожали в вечерней прохладе, и все шли, покачиваясь так странно, словно почва колыхалась у них под ногами. Из монастыря выбежали монахи. Один из них схватился за веревку колокола, и звон поднялся над голосами монахов и моряков. Еще громче раздался гулкий выстрел пушки с «Беррио». Гул пушки утих, но колокол продолжал звонить. Свечи на алтаре запылали сова. На «Беррио» зажглись фонари. От красного по струистой воде шла блестящая дорожка. Ее пересекла лодка, и по тропинке стали подниматься еще люди. Кто-то держал горящий факел в начале тропинки. Они шли сквозь оранжевый свет в ногу, но с тем же странным раскачиванием: Николай Коэльо в синем бархате, с драгоценной пряжкой на плече, блестевшей при свете факела; тонкая, черная фигура Денниса О’Коннора с футляром для перьев и чернильницей у пояса и с оправленным в золото кинжалом рядом с ним; Фернан Мартинес, возвышающийся над всеми, великолепный в своем желтом атласе, с золотыми кольцами в ушах; Велозо, хвастливый и нарядный, в новом алом плаще с золотой бахромой.

— Нам надо было подождать и одеться понаряднее, Жоан, — сказал Шон, — а не показываться в нашем обычном пиратском виде.

— Ничего, — отозвался Жоан. — Честь корабля поддержит Николай и Велозо… Глядя на него, всякий скажет, что он открыл Индию сам, без всякой помощи.

Николай Коэльо и его почетный телохранитель не могли долго сохранять свое достоинство, так как через минуту руки Луизы обвились вокруг шеи капитана, а матросы собрались вокруг, слушая с улыбкой, как она задает ему множество вопросов, слишком быстро, чтобы он успевал отвечать:

— Где Васко да Гама? Вы и вправду нашли Индию? Какая чудесная пряжка! Это тебе подарила какая-нибудь красивая девушка? Привез ли ты прекрасную индийскую принцессу себе в невесты? Ты знаешь, я приняла Шона за мавританского пирата? Ты рад меня видеть? Это в самом деле «Беррио»? Он совсем не похож на себя. Где ваши флаги? И где Васко да Гама?

Этот вопрос задавали все, и Николай Коэльо сказал, достаточно громко, чтобы его услышали все:

— Наш Адмирал идет где-то позади нас. Он приказал мне спешить в Португалию, как только я смогу. Мы так и сделали. Теперь дайте нам войти в церковь и возблагодарить Бога за то, что он сохранил нас во всех наших опасностях, и помолиться о благополучном прибытии Васко да Гама.