Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

— Погода, кажись, переменится, — пожаловался брату Ной. — Чавой-то поясницу покалывает.

— А хвастался здоровьем!

— Четырежды меня сбивали с коня, это раз; трех коней подо мной убили и я нацеловывал матушку-землю всем своим туловом, аж потом распрямиться не мог — это будет два; а кроме того, в Пинских болотах мок — это будет три; под Перемышлем пятнадцать верст на брюхе полз. Как думаешь, святцы?

Ной нарочито подождал, покуда на пароход не прошли, предъявляя пропуска военных властей, три подозрительных мужика. К Ною подошел комендант Яснов.

— Вы в пятой каюте, Ной Васильевич?

— В пятой. Идемте с нами чай пить с медом.

Широколицый, курносый и белобрысый комендант Яснов чуток подумал:

— Лучше завтра, Ной Васильевич. Я еще должен принять на пароход товарищей интернационалистов.

— Они вооружены? — спросил Ной.

— Не все. Винтовок в Минусинском гарнизоне — в обрез, и патронов нету. Так что только у девятерых винтовки и патронов по обойме.

Ной оглянулся — рядом никого:

— Вы меня извините, товарищ Яснов. Но я вам так присоветую: этих артельщиков-сплавщиков определите по каютам, как и священнослужителей, а чтоб выход к капитану и машинам — бессменно охранялся. И с первого класса никому не разрешайте подыматься к лоцману или встречаться с кем из команды, особенно с капитаном, хотя он и человек будто надежный. Но под револьвером, бывает, и «надежные» оборачиваются в не очень-то надежных. Знаю то по Петрограду и Гатчине — на своей шкуре испытал. Так что извиняйте, товарищ Яснов, за совет. У трапов на палубе тоже надо бы поставить часовых, а вы сами где едете?

— Во второй каюте, рядом с капитаном.

— Оставьте каюту, Павел Лаврентьевич. Извиняйте. Можете оказаться закупоренным в трудный момент. Хоть для вас и неудобно, а лучше будет, если устроитесь возле машинного отделения без всяких удобств, с теми интернационалистами. И чтоб постоянно имели возле себя проверяющего посты.

По тому, как серьезно и вдумчиво говорил Ной, комендант Яснов понял: рыжебородому офицеру что-то показалось подозрительным.

— Я посоветуюсь с чрезвычайным комиссаром Боровиковым и Кривошеиным.

— Непременно. А на «Тоболе» сколько поплывет вольных и невольных пассажиров?

— Как понимать: «вольных» и «невольных»?

— К чему пояснять? Такое уж наше время — переворотное. Все люди делятся на «вольных», у которых душа открытая и живут они без зла и паскудных умыслов, и на «невольных», какие должны исполнять чужую волю.

— Понимаю! — Яснов свернул цигарку и предложил кисет Ною.

— Некурящий я, Павел Лаврентьевич. И вот еще что: у интернационалистов и ваших патрульных надо проверить: нет ли самогонки или еще какой дурманящей гадости? Если найдете — непременно вылейте. Непременно! Трезвые вас не подведут, а пьяные под монастырь утащут. Не обижайтесь, что я советы даю. У меня ведь тоже одна-разъединственная голова и я не хочу, чтоб ее продырявили.

— Я вас понимаю, Ной Васильевич, — уверил Яснов.

Когда комендант отошел, Иван заметил:

— Ты настоящий командир. Я и не представлял.

— Побыл бы ты у меня в полку в Гатчине — ума-разума набрался бы навек. Трудное время, Иван. Ой какое трудное. Мозгами ворочать надо денно и нощно. Слава богу, что я еще отдохнул дома. Девять десятин самолично вспахал, засеял, полдесятины картошки посадил, а вот сена, якри ее, не успел накосить. Матушке и сестренкам мыкаться! А теперь молча будем идти до каюты. Ты иди следом, как вроде сам по себе.

Братья. Ни в кость, ни в бровь, ни в глаз, ни в рост, и ноздря с ноздрей не схожи, — а братья: одна матушка на свет народила!

Когда Иван вошел в каюту Ноя, у него глаза на лоб полезли:

— Вот так загрузил! И это в первом классе! Наш бы капитан разнес матросов за такое дело.

— Если дали мне каюту, то тут уж мое дело, Иван, как и чем я ее загружу. Если бы осталось место для коня — тут бы поставил. Надежнее.

Иван расхохотался:

— Не зря, кажется, тебя прозвали в Петрограде Конем Рыжим.

У Ноя от такой обмолвки брата кровь отлила от лица:

— Не брат бы мне, пришиб бы, язва! От кого услышал про Коня Рыжего?

Иван понял, что зря обмолвился, но и выдавать кого-то не хотел.

— Не помню. Ехал на пароходе кто-то из казаков, ну и говорил про тебя.

— Врешь. Моих казаков не встретил ты — по станицам высиживают яйца. От кого набрался?

— Слышал, и все. Один господин ехал еще с первым рейсом в Красноярск.

Ной прикинул: кто бы это?

— Лысый старик? Образованный и начитанный?

— Кажется.

— Крестись, если кажется. А мне точно надо знать. А еще что болтал тот господин. Ну, вытряхивайся! По глазам вижу — имеется в тебе груз.

— Ну, говорил, как ты служил у большевиков, про Смольный и Ленина, и как приехал с одной девицей в Минусинск, с какой-то Дуней «легкого поведения», и эта Дуня, будто, всячески ругала тебя и позорила.

Ной упруго ввинчивался глазами в младшего брата, догадываясь, что престарелый подъесаул Юсков не стал бы так худо говорить про свою двоюродную племянницу. Может, от Селестины? На каком пароходе она уплыла? Ну, шалопутный Ванька!

— И про господина врешь. Не было. Придумывай что-нибудь другое. Потому, как я должен точно знать.

— Вот пристал! К чему тебе? Слышал, и все тут. И не от плохого человека.

— Дурной тот человек, который вонь разносит по белу свету. Не уважаю этаких. На выстрел близ себя не подпущу. Смыслишь?

— Что у тебя в лагунах и мешках?

— Сопли в лагунах. Собрал и везу на базар в Красноярск продавать, — все еще никак не мог отойти оскорбленный Ной. И тут пошел гулять по округе Конь Рыжий! Доколе же? Ему, Ною, осточертело лошадиное прозвище. А ведь шумнет по всей губернии. Кто-то же напел Ивану? Но попробуй, выбей из него, если он из той же породы, что и сам Ной! — Ладно. Не знаешь: кипяток есть на пароходе?

— Обязательно есть титан. Как же без кипятка?

Ной снял с верхней полки мешок, гремящий железом, развязав, вытащил из него чайник, медный солдатский котелок, пару ложек, пару кружек, вместительную миску, а Иван смотрел и удивлялся: вот так собрался в дорогу казачий хорунжий!

— Вот в мешочке китайский чай, — передал Ной Ивану. — Иди и завари в чайнике. Ты знаешь где и что на пароходе.

Когда Иван ушел, Ной вытащил деревянную пробку из одного лагуна, начерпал в миски меду по кромки, а из другого лагуна — масла наложил в котелок, поставил все это на стол, а потом из мешка достал сала фунта четыре, скрутки сохатиного мяса, охотничий нож из ножен и принялся нарезать мясо.

У Ивана от обилия продуктов в глазах зарябило.

— Ох и припасливый ты, Ной Васильевич.

— Слава Христе, помнишь имя-отчество мое. А я думал, что ты не только род свой забыл, но и все прочее.