Юрий Трусов - Золотые эполеты

Они сошли по Бульварной лестнице, ведущей к гавани. Тут толкалось много пестро одетого люду. По одежде можно было определить людей разных национальностей и разного сословного звания: офицеров, в расшитых золотом и серебром мундирах, в эполетах и аксельбантах, торговцев в сермяжных кафтанах, портовиков-матросов в рабочих куртках. Все это было непривычно для Кондрата. Все куда-то спешили, толкались. Их овевал легкий ветер, пахнущий смолой и соленой свежестью моря.

Зимний день выдался погожим. Из разверстых облаков выглянула солнечная синь и на толпу падали с высоты ее бледно-желтые лучи.

Хорошей погодой воспользовались торговцы, которые тут же, в приморской толпе, предлагали свой товар, всякую всячину. Бабы, смуглые, с обожженными солнцем лицами, торговали пирожками с изюмом, чесноком, яблоками. Греки в фесках — сладким кунжутом и губками, матросы с иностранных судов — ярко-зелеными и розовыми попугаями, обезьянками. Тут же обосновались, разложившиеся на табуретках под зонтиками, уличные банкиры — менялы. У них в ящичках звенели монеты всех стран света: английские шиллинги и пенсы, французские франки, итальянские лиры, голландские гульдены, австрийские дукаты, турецкие серебряные пиастры. Тут же шел обмен русских денег на иностранные. Менялы долго обследовали каждою монету, данною им для обмена, опасаясь фальшивых, пробовали их достоинство зубами. Тут же мальчишки продавали газеты не только местные — одесские, но и иностранные, доставленные кораблями зарубежных столичных и портовых городов.

Скаржинский купил несколько английских, французских и итальянских газет. Надев очки, он тут же на ходу стал рассматривать газетные страницы. Его взгляд остановился на сообщении английской газеты о том, что 5 февраля 1853 года британский кабинет отозвал из Константинополя посла полковника Роза и назначил послом лорда Стрэтфорда-Редклифа, личного врага русского царя, который его когда-то оскорбил, запретив ему даже приехать в Петербург, когда английское правительство назначило его послом в Россию.

Теперь это назначение лорда — заклятого врага России — послом в Турцию говорило о многом. Такой шаг был не только недружественным со стороны английского правительства лорда Пальмерстона, но и свидетельствовал о том, что Англия сбросила маску и отныне будет решительно противостоять нашему государству на Ближнем Востоке. Недаром английские и французские эскадры в боевой готовности стоят на якорях в Дарданеллах. Об этом Виктор Петрович сказал Кондрату.

— Это пахнет войной на Черном море, которое еще в стародавние времена называли Русским морем.

— Что ж, защитим родную землю, коли надобно, — ответил Кондрат.

— Значит, тебе не страшна война?

— Мой дед и отец за родную землю тоже воевали.

— Не только за родную землю. Твой отец греков от неволи спасал. За их свободу жизнь отдал.

— Знаю, — сказал хмуро Кондрат.

Они подошли к самому морю, где в мокрый грунт были врыты крупные, массивные металлические причальные тумбы. Виктор Петрович, утомленный ходьбой, присел на одну из них, но тотчас вскочил с нее. Его лицо покраснело. Он гневно, грубо выругался. Кондрат никогда еще не слышал от него такого грубого ругательства. Он даже не подозревал, что всегда сдержанный Виктор Петрович может так выражаться…

— Сволочи, какие сволочи!

— В чем причина вашего гнева? — спросил Кондрат, когда у того несколько иссяк поток ругательств.

— Ну разве ты не видишь? Ты посмотри хорошенько, что в землю врыто, посмотри! — Виктор Петрович хлестко ударил ладонью по тумбе. — Ведь это врыта в землю пушка, настоящая, 68-го фунтового калибра. Ей бы на лафете стоять в боевой готовности. Одессу от вражьего вторжения с моря защищать, а они ее в землю врыли и кричат, что Одессу нечем защищать. А пушки-то зарыли в землю, сволочи. А англо-французская армада вот-вот двинется к нашим берегам.

Кондрату стал понятен гнев Виктора Петровича. Забегая вперед, скажем, что через год, когда к Одессе подойдет вражеский флот, защитники города выроют эти орудия, очистят их от грязи, поставят на лафеты и меткой пальбой отобьют вторжение вражеских кораблей.

Неудачи в поисках Богданы привели Кондрата в отчаяние. Ему казалось, что она погибла и поиски ее безнадежны.

— Ну, коли в Одессе нет, значат, ее у нас в Трикратах искать надо, — отвечал Скаржинский.

— Ох, ошибаетесь вы! В Трикратах ее искать нечего. Она в Трикраты никогда не вернется. Не для этого она уехала, чтобы возвращаться. Она гордая…

— Если ты не хочешь ехать домой, остаешься здесь, в Одессе, то возьми, пожалуйста, Бурана, конь тебе для поисков пригодится. И возвращайся в имение.

— В Трикраты я без нее не приеду.

— Скажи, пожалуйста, что же мы тебе плохого сделали? Тебе и твоей Богдане. По-моему, Наталья Александровна и я относились к ней, как к родной, — обиделся Виктор Петрович.

— Спасибо вам за это, хозяин. Тут я виноват. Я один.

— Ты? Да в чем же?.. Объясни мне, Кондрат…

— Грех мой большой. Вот она его, этот грех, и скрыть хотела. Она тоже не виновата.

— Об этом мне жена пыталась растолковать… Но все как-то туманно. А теперь от кого Богдана пытается скрыться? Я этого не понимаю.

— От всех, кроме меня одного. От всех, кто ее знает. И от вас, и от Натальи Александровны, и даже от матери моей, и от всех односельчан своих…

— Ну, спасибо. Кое-что я понял. Хотя все же до конца в толк не могу взять: чего твоя Богдана от меня и земляков своих, да и от моей Натали, скрыть хочет. Что она от тебя дитя понесла? Эдакая важность! Ведь все знают, что она тебе не чужая. Вы обручены, можно сказать, ты ей муж!

— Но ведь не обвенчаны мы! Не обвенчаны! Поймите это, Виктор Петрович.

— Эка важность! У нас в Украине, да и во всем мире, не обвенчанных пруд пруди, а живут-то не обвенчанные порой гораздо лучше. Все сословия грешны в этом. И дворяне, и даже высоко титулованные персоны и простолюдины. Ну чего твоя Богдана застеснялась? Свою репутацию оберегает?

— Ох, не знаете вы ее! Не о своей репутации она печется!

— Так о чьей же? О твоей, что ли? — засмеялся Виктор Петрович.

— Вот представьте себе, что о моей! — сказал Кондрат. — Вот она какая! Кстати, Виктор Петрович, я вам об этом уже намекал. А вы, видать, забыли.

— Может, забыл, так ты уж досказывай до конца.

— Хорошо, доскажу. Только вы не обижайтесь.

— Говори, обиды не будет.

— Казачьей вы породы, Виктор Петрович, это я точно знаю. Батька ваш из украинской старшины. В атаманах ходил, а потом в генералы выбился, а старинные украинские обычаи позабыли, видать…

— Так в чем же? Говори далее, — удивленно посмотрел на него хозяин Трикрат.

— Ежели хлопец до венчания с дивчиной, как муж, поступил, так на него позор ложится более даже, чем на саму дивчину. Не самостоятельный он, значит, парубок. Вот так повелось в роду нашем спокон века. Потому обо мне она и беспокоилась.