Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Коли такие строгости, значит, боялся, — сказал исправник.

— Совершенно верно, боялся государь император.

— Как не бояться: за волю крепостной живота своего не пожалеет. Я-то сам из крестьян, хорошо это понимаю. А в России крестьян огромная сила. Ты только расшевели наших крестьян, — задумчиво произнес Василий Макарович.

— То-то и оно. Пугачевщина начнется… Поэтому государь император ни разу о Рылееве, как повесил его 26 июля 1826 года, так и не вспоминал. А тут на него как бы просветление нашло. Понял, что самых лучших, самых честных людей он погубил, а себя окружил казнокрадами и холуями. Не на кого в трудный момент опереться. А война-то на носу. Ни Суворова, ни Кутузова уже в живых нет, как нет и способных генералов. Кругом одни бездарные карьеристы, ничтожества…

— Вот видите, ваше благородие, а вы на меня напали-с. Что я, дескать, такой да сякой. Не могу с нашим одесским вертепом управиться. Даже царь у нас ничего не в силах сделать с этой наглой сволотой.

— Все же ты — исправник, старайся порядок наладить.

— Это я, конечно, буду стараться. Но вот трудная у нас война будет, Виктор Петрович.

— Да, наверное, не миновать нам войны. А вдруг поражение потерпим…

— Ну, нет. Тут вы не то говорите, ваше благородие.

— Почему же, Макарыч, не то?

— Уж больно солдат наш упертый. Не даст он себя победить, и Россия-то уж очень велика. Подавятся ею супостаты. И есть у нас еще из начальства люди суворовской выучки.

— Может быть, ты и прав? А на какое же ты начальство намекаешь?

— Морское у нас начальство справное имеется.

— Думаешь, князь Меньшиков, командующий флотом?

— Не тот, но есть.

— Ох и хитер ты, исправник. И совсем не прост. Однако согласен. Ежели война начнется, то будет трудная.

— До чрезвычайности. Как в двенадцатом году, но ежели все навалимся на противников, то выдюжим.

— А я, Виктор Петрович, пойду механиком на пароход, раз такое дело, обязательно пойду, — решительно промолвил Кондрат.

— Вот тебе и раз, а Богдану кто будет разыскивать?

— Как найду ее — так и пойду. Ведь я паровую машину добре знаю.

— Ну, конечно, знаешь, — нехотя согласился Скаржинский. —

— Но ведь я тебя учил механиком по другому делу, а ты вдруг — «пойду на пароход».

— А воевать надо кому-то?

— Конечно, но сначала Богдану отыскать.

— Непременно.

— Сначала поедем со мной в Трикраты. Там же у тебя дом родной. Матушка осталась, тебя ожидает. Кроме того, пароходов у нас маловато, и трудно будет тебе найти место.

Кондрат выжидающе посмотрел на исправника и спросил:

— Сколько пароходов у нас, Макарыч?

— Ну, думаешь, я все знаю? — усмехнулся исправник. — Кроме того, сие есть государственная тайна, за разглашение коей — каторга… Но так как ее знает в Одессе каждый бродяга на «Привозе», я, так и быть, тебе скажу по секрету — 12 штук у нас этих пароходов — фрегатов или, как их называют, самоваров [16] 1 В то время боевые суда еще не полностью были паровыми. У них сочеталось с паровой машиной, которая приводила в действие колеса или винты, парусное вооружение. Такие корабли назывались паро-фрегаты. Первые они были колесными и имели большое превосходство над парусными судами, т. к. могли двигаться в любую погоду и против ветра. .

— Помогите мне устроиться на пароход, — вдруг попросил Кондрат.

Василий Макарович вопрошающе глянул на Скаржинского. Тот отрицательно качнул головой.

— Сие для меня трудновато, ибо большая часть пароходов прописку имеет в Николаеве, там ими управляет особое начальство. А вам бы, Кондратий Иванович, и в самом деле надо было бы поиск Богданы продолжить в Трикратах.

— Не может она в Трикратах находиться, да и я не поеду туда. Она где-то в Одессе, ежели не увезли куда-нибудь. Мне в этом деле господин исправник и поможет, ведь он должен ведать, где эти лекарки жилье имеют.

— Это не просто сделать. Одесса ныне раздалась до предела. Сколько сюда народу наехало — просто гибель. И военного, и штатского. Оказывается, что и бабы есть военного звания — сестры сострадательные, наехали за солдатами ранеными ухаживать. Да и простых девиц тоже много. И все, оказывается, на войну. Расселились по новым госпиталям в разных местах и в черте нашего города, и за ее пределами. И в Бендерах, и в Симферополе, и в Феодосии, и в Алешках, и в Измаиле, и в Тирасполе. Попробуй найди! А все эти госпиталя, их лекаря, фельдшера да сестры милосердия, как они себя величают, — едут через Одессу.

— А зачем в Крым? — недоуменно поднял брови Кондрат.

— Да потому что нынешняя война так распространяется. С дунайских берегов аж до самого Кавказа. Я тоже сначала не верил, да вот моряки знакомые с парохода «Бессарабия» рассказывали подробно, что турки в больших силах ночью подло напали на пост Святого Николая. Вырезали его весь гарнизон, а заодно и жителей, ну а сам пост сожгли. Поэтому везде война на Черноморье начинается.

— Так, значит, мне по всему побережью морскому поиск вести?

— А ты думал как? — выцветшие глаза Василия Макаровича насмешливо блеснули, но, увидев горькую складку у губ своего молодого собеседника, пожалел его.

— Ты не очень убивайся. Все же сторож правду тебе сказал. Богдану твою из моря живую вытащили и увезли лекарки. Значит, жива она, а это главное. Никуда она не денется — найдется, — успокаивал его Скаржинский.

— Так что же вы мне ранее не сказали? Сейчас помчусь искать этих лекарок, — вскочил Кондрат.

— Стоп, хлопче, сначала надо знать точно, чтобы не мыкаться зря. Я по этому следу Шоня и Шмоня направил. Они все узнают, разнюхают. Понял?

— Точно направили? — недоверчиво спросил Кондрат.

— Ты уже мне не веришь? Разве я тебе, братец, ворог какой!

— Не то, что не верю. Тут дело серьезное. Ведь о жизни жены моей речь идет.

В тот же вечер Скаржинский получил весть из дома о том, что внезапно заболела жена. Здоровьем Натальи Александровны, ее благополучием он дорожил более собственной жизни. Теперь, когда им обоим было уже за семьдесят, ему казалось, что он любит ее и ценит гораздо сильнее, чем в молодости. Боязнь за самого дорогого в жизни человека всерьез растревожила его. Виктор Петрович приказал конюху оседлать Бурана и хотел немедленно верхом скакать на коне в Трикраты. Но окружающие отговорили его от этого.

— Помилуйте-с, что вы делаете, Виктор Петрович? Разве можно зимой без малого двести верст скакать по степи? Да вы не только себя, но и коня загоните. Нет, это вам никак невозможно-с. А ведь вам Наталью Александровну надо из болезни вызволять. Вам надобно из Одессы доброго лекаря привезти и со всеми лекарствами, какие будут ей пользительны. Как же вы явитесь к больной супруге без врача и без лекарств? — удерживал его исправник.