Юрий Трусов - Золотые эполеты

И напрасно упражнялись некоторые острословы якобы над тщеславными побуждениями этих женщин, впервые вставших на путь милосердия. Напрасно укоряли их якобы только в честолюбивых намерениях. Что, мол, их прельщает широкая известность, что их имена публикуются в столичных газетах и журналах, что их грудь украшают на голубых лентах красивые, овальной формы, золотые кресты, что их братство получило уж чересчур громкое имя — Крестовоздвиженских, и даже в том, что известные поэты того времени стали о них слагать стихи.

Все это Богдана узнала впоследствии, когда она проявила себя как ревностная, полноправная участница общины. Источником деловитости и самоотверженности надо считать тот заряд, который она приобрела за свою жизнь в Трикратах. И тут невольно напрашивается вопрос: от кого она могла унаследовать их в этом поселке, затерянном в засушливой степи юга? Отец ее отличался среди селян поселка удивительной жадностью, которая заслоняла в нем все человеческие чувства. Он страстно стремился продать даже родную дочь… Свою мать Богданка почти не помнила. Грамоте Богдана научилась у священника и у Натальи Александровны. Украдкой, за что нередко получала от отца и мачехи побои, она читала книги, которые ей давала хозяйка имения. Эти книги и стали ее настоящими друзьями, воспитателями. Да еще знакомство с соседским мальчишкой Кондраткой.

Наверное, у Богданы от природы имелись способности и страстное влечение к знаниям, к добрым делам. Она страстно желала добиться признания своей полезности среди женщин, из которых состояла община. Тут не произносились красивые слова о святом долге, а если произносились, то только сановниками и то, когда провожали сестер и врачей на войну. Сама обстановка с первых же дней работы общины не располагала к красивым фразам, нужно было действовать.

Тяжелая работа в операционной с первого дня появления ее в госпитале продолжалась до самого отъезда из Одессы на фронт. Ехали в очень тяжелых условиях: на телегах, которые тащили лошади, а в малопроходимых местах впрягали волов. Но степной воздух, в котором чувствовалась соль недалекого моря и лиманов, укрепил здоровье Богданы. На бледных лицах женщин появился черноморский загар.

Узнав от окружающих о том, что три державы собираются высадить огромное скопище войска на родные черноморские берега, Богдана впервые почувствовала тревогу. Испугалась она не за себя, подумала о Кондрате. Вряд ли он сейчас усидит дома: «Обязательно мой Кондратка попадет в сражения, в самое что ни на есть пекло. И никто не удержит его. Ни Виктор Петрович, ни даже я, если бы была при нем…» Эти мысли не давали ей теперь покоя. С этих пор Богданка стала страдать бессонницей.

Всю ночь Кондрат мчался по Буджакской степи. Тут безводные, опаленные солнцем пустоши чередовались с солончаковыми заболоченными зарослями, высокой осокой и камышами. Укатанная дорога петляла среди редких невысоких холмов, сливаясь с чуть заметными тропинками. Порой он засыпал в седле. В таких случаях конь, как добрый товарищ, сам усталый, измученный, замедлял бег и тревожным ржанием будил всадника. Только под утро Кондрату удалось добраться до Матросской слободы — предместья Измаила, где он остановился в придорожном трактире.

Молодцеватый хозяин, разбуженный его появлением, услужливо помог ему расседлать коня и накормить добротным овсом. А своего постояльца отвел отдыхать на чистую, просторную постель.

Утром Кондрат позавтракал в обществе таких же, как и сам, путешественников, затем пошел седлать Бурана. На конюшие увидел в темноте сутуловатого, высокого старика, который пытался разглядеть подковы на копытах Бурана. К удивлению Кондрата, его конь, всегда очень строптивый, не проявлял нетерпимости к чужаку. Кондрат с досады даже слегка шлепнул любопытного старика по спине.

Старик от неожиданности выпрямился во весь свой высокий рост и оказался под стать самому Кондрату.

— Варавий!.. Чур, да не снится мне сие! Откуда вы взялись здесь?! — воскликнул Кондрат, почтительно пожимая жилистую руку кузнеца. — Каким ветром вас сюда занесло?

— А тебя? — задал вопрос в свою очередь кузнец.

— Ищу Богданку.

— А жива она?

— Слава богу, жива, — и Кондрат рассказал Варавию все, что только узнал о Богдане.

— Она теперь с сердобольными сестрами ездит, с лекарями. Раненым воинам милосердие оказывает, исцеляет… Может быть, в Измаиле она, хотя и отъехать могла туда, где ноне битвы будут.

— Дала ли она о себе весть тебе? Письмецо какое или на словах, может быть, Скаржинским написала, али матери твоей, или кому из знакомых в поселке? — Кузнец вопрошающе рассматривал лицо Кондрата.

— Никому и ничего. Ни слова о себе…

— Видимо, она знает, что ты ищешь, тревогу о ней маешь — и ничего.

— Конечно, дед, знает.

Кузнец Варавий от последних слов Кондрата сразу помрачнел.

— Плохо!.. Плохо твое дело, хлопец, но еще хуже твоя Богданка поступает.

— Это почему?

— Как ты не понимаешь. Почему да почему?.. Ведь она знает, что ты по ней боль в сердце носишь. Как же ей тебя не жаль. А ты сюда ее искать в Измаил прискакал.

— Может быть, она еще здесь… Надежду имею…

— А ежели ее нет?

— Коли нет, поеду искать…

— Слушай мой совет: не ищи сию девку безжалостную. Видать, в батьку своего бессердечного она удалась, — зло говорил Варавий.

— Чего вы такое, дед, говорите. Вы же знаете, что я Богдану люблю. Может быть, я ее сейчас в Измаиле найду.

— А ты казак или не казак?

— Казак.

— А коли казак, то вырви!..

— Как это — вырви?..

— Из сердца вырви любовь свою.

— Странные слова вы мне говорите. Странный совет.

— А ты думаешь, как?!.. Баба тебя топчет, а ты одно и то же заладил: люблю, люблю.

— Я же перед ней виноват.

— Ты свою вину искупил. Да и в чем твоя вина? Обычное мужское дело. Коли мы, все мужики, перед бабами так виноваты не были, то и род человеческий пресекся бы. Так что перестань ты, дурень, одно и то же твердить: «Я виноват перед нею…» Ничего ты не виноват. А вот она, она-то виновата перед тобой. Почему весточки не шлет, а?

Кондрат уважал Варавия, почитал как мудрого, справедливого человека, который всегда по-доброму относился и к нему, и к Богдане. Всегда вставал в защиту. И вдруг сказать о ней такое.

Он чувствовал себя совершенно растерянным:

— А вы, дед, по какому делу в Измаил пожаловали? — спросил старика Кондрат, чтоб перевести разговор на другую тему.

— Ну по какому делу кузнец мог сюда, на Дунайский берег, приехать? Известно, по какому — по железному. Виктор Петрович заводишко ставить задумал. Машины прибыли. Собирать их надобно, а железной сбруи к ним шведы маловато прислали. Сбрую эту — болты, гайки, скобы — ковать некому. Все равно мне придется, а железа для этого у нас кот наплакал. Вот я и рыщу на телеге за подходящим железом по всему краю. Тут, в Измаиле, из Германии доброе железо австрияки да мадьяры в Турцию транзитом везут. Вот я у них кое-что и добыл.