Евгения Гинзбург - Доднесь тяготеет. Том 1. Записки вашей современницы

Один раз, когда мы жили еще на частной квартире, Мария Александровна, узнав, что воду нам носит хозяйка (носить воду было очень неудобно, так как жили мы на горе над Белой, а воду надо было брать из Белой, спуск и подъем к которой были очень скользкими, и хозяйка, видя, как мы неуклюже скользим по тропке, сама предложила нам носить воду, за отдельную плату конечно), накинулась на Павла, говоря, что стыдно, когда тяжелую работу вместо мужчины делает женщина, и высказала предположение, что это мое мелкобуржуазное влияние. Я, конечно, в обиду себя не дала и заявила, что у меня мелкобуржуазных привычек меньше, чем у Егорова. Спустя некоторое время мы собрались уходить, но Мария Александровна, притянув меня к себе поближе, спросила:

— Уж ты не обиделась ли? Не стоит, я сказала, и все, за тобой ничего не осталось.

Разумеется, я ее заверила, что нисколько не обиделась, это было и в действительности так: я слишком их всех любила, чтобы обижаться на них. Да и если говорить по существу, то привычек, которые Мария Александровна называла «мелкобуржуазными», у меня было значительно больше, чем у Павла, у него их вообще не было.

Мария Александровна любила шутку, смех, любила ходить в кино. Они всегда первыми смотрели новые фильмы, и, когда я звала Павла в кино, он говорил:

— Зайди к старикам после работы, узнай, что за картина, они уже, наверно, смотрели!

Мария Александровна очень верила в свою жизнестойкость, она иногда говорила:

— Я Ванька-встанька, меня столько раз старались уложить прочно, насовсем, а я все поднимаюсь.

Действительно, заболевшая в Ташкенте туберкулезом, дошедшим до каверн и кровотечения, она за несколько месяцев санаторного лечения в Ялте восстановила свое здоровье настолько, что за шесть лет, проведенных мною в Уфе рядом с ней, я ни разу не слышала об обострении у нее туберкулеза. Жили материально они очень скромно, хотя денег зарабатывали много, но и расходы у них были тоже большие.

Были еще люди, которых нужно было постоянно поддерживать, например полунормальный эсер Студенцов, который при царском режиме сидел в Шлиссельбурге, а потом его прислали в Уфу. Кроме Студенцова, был еще Лукаш, которому тоже надо было помогать. Потом постоянные приезды — сначала мы, приехавшие без копейки, затем Борис Белорецкий и т. д., поток этот не прекращался все шесть лет с перерывами в несколько месяцев. Денег на всех постоянно не хватало.

После своего ареста я очень долго горевала о том, что я мало заботилась о них, мало доставляла им удовольствий и хотя бы маленьких радостей. Это ощущение возвращается ко мне каждый раз, когда я вспоминаю их.

Когда я думаю о смерти Марии Александровны в Орловской тюрьме, вернее, о том, что ее там застрелили, даже не расстреляли по приговору суда, а застрелили, волна гнева и горечи поднимается во мне, мне становится трудно дышать, хочется кричать! Как могло случиться, что пламенная революционерка, отдавшая всю жизнь борьбе за справедливость, забывшая обо всем ради этой борьбы, погибла от пули того солдата, который даже не знал, в кого он пускает эту пулю…

С Надеждой Витальевной Суровцевой я познакомился в 1975 году — и бесконечно благодарен судьбе за то, что пересеклись наши дороги.

Я вырос в селе, работал шахтером в Донбассе, учился в школе рабочей молодежи. Отслужив в армии, приехал к родным в Умань, поступил грузчиком на завод.

Время от времени в украинских газетах стали появляться мои стихи и рассказы. Надежда Витальевна обратила на них внимание, захотела со мной познакомиться, пригласила к себе. С тех пор я стал бывать у нее, мы подолгу беседовали.

Надежда Витальевна родилась в 1896 году в Киеве в семье юриста. В 1903 году Суровцевы переехали в Умань.

Окончив гимназию, Надежда училась в Петербурге, потом — в Киеве.

В годы Гражданской войны она оказывается в кругу украинских националистических деятелей, едет с дипломатической миссией во Францию. Суровцева остается в Европе, заканчивает философский факультет Венского университета, защищает докторскую диссертацию «Богдан Хмельницкий и идея украинской государственности». Она переводит на немецкий язык Короленко, Стефаника, а также украинские народные сказки; в 1924 году совершает поездку в США и Канаду, где печатается в прогрессивных украинских газетах.

В том же году Надежда Витальевна вступила в Австрийскую коммунистическую партию. Вместе с Францем Коричонером (членом Коминтерна от Австрии), Вильгельмом Либкнехтом и Василием Коссаком она переводит и публикует в издательствах «Малик» и «Риколя» произведения В. И. Ленина.

В конце 1925 года советский посол в Вене помог Суровцевой вернуться на родину. Она преподавала в Харьковском университете, сотрудничала в РАТАУ (Телеграфное агентство Украины).

В 1927 году Надежду Витальевну арестовали.

Через тридцать лет, после реабилитации, она возвращается в Умань, на общественных началах работает в местном краеведческом музее, по ее инициативе в городе отреставрирован бывший костел — в нем разместилась картинная галерея.

Никогда не встречал я человека такой глубокой культуры и такой светлой души. К ней тянулись люди: из разных городов приезжали писатели, историки, в гостеприимном доме Надежды Витальевны каждое лето жили ее колымские подруги.

Я видел, что Надежда Витальевна нуждается в заботе и постоянной помощи (ей шел уже девятый десяток), старался облегчить ее быт — наколоть дров, сварить еду, помыть полы. Надежда Витальевна жаловалась на одиночество и в конце концов попросила меня перейти жить в ее дом. Я согласился. С годами моя привязанность к Надежде Витальевне росла. Когда мне представилась возможность поступить на учебу в Киевскую консерваторию, я предпочел остаться грузчиком в Умани, лишь бы не расставаться с Надеждой Витальевной.

Она скончалась на 90-м году жизни 13 апреля 1985 года.

Дмитрий Калюжный

Умань. 29.05.91

…Оказывается, у Вас в Москве была одна моя знакомая из Киева (Леся Никаноровна Падун-Лукьянова. — Сост.). Для меня ее встреча с Вами была полной неожиданностью. <���…> Эта женщина честная и порядочная. Я знаю ее около 20 лет. Принципиальная, хорошая женщина, полная филантропии к старым людям, хотя и сама уже в пожилом возрасте. Она сказала мне, чтобы я сделал для Вас копию с протокола обыска — именно с того, когда его производили «в поисках изготовленных нами 25-рублевых купюр». Купюр, конечно, не нашли, но забрали очень много воспоминаний Надежды Витальевны, которых так и не возвратили до сих пор. Сказали, что уничтожили. Много раз и много разных видных деятелей Украины обращались в КГБ г. Умани по этому вопросу, но все напрасно. Воспоминания эти были очень важные, и таких больше не сохранилось. Очень жаль, но ничего уже теперь не сделать.