Уильям Николсон - Родной берег

Памела влюбилась в Ла-Гранд-Эз с первого взгляда. Ларри смотрел, как она носится из комнаты в комнату, выбегает в сад, за которым начинается густой лес, и видел в ее широко распахнутых глазах то же восхищение, которое овладело им двадцать пять с небольшим лет назад, когда он впервые сюда приехал. Это было летом, до того, как умерла мать. Ему было пять, то есть на два года меньше, чем теперь Памеле. Ларри ясно помнит, как мама сидела на террасе под огромным зонтиком или неспешно прогуливалась по длинным прямым allées , [32] Тропинки ( фр .). которые пронизывали бесконечный лесной мир.

– Это твой дом? – спрашивала Памела. – Ты правда здесь живешь?

– Когда отдыхаю, – ответил Ларри, с улыбкой глядя на нее сверху вниз.

– Он мне нравится! – крикнула девочка. – Какой он красивый. Это же тайный дом в лесу. Можно я приеду и буду здесь с тобой жить?

– Ты и так здесь со мной живешь.

– Нет, я хочу навсегда-навсегда.

– Сомневаюсь, что твоей маме это понравится.

– Пусть тоже приезжает. Но без Мартышки. Она ничего не поймет.

Так Памела обозначила дом, сад и окружающий лес как свое законное владение. Она объявила, что само название «Ла-Гранд-Эз» намекает на нее.

– Там есть «ла» – это от слова «Памела»! Видишь, мамочка? Значит, дом – мой.

– Ну, милая, – Китти попыталась ее урезонить, – тебе придется побороться за него с Ларри и Джеральдиной. Мне почему-то кажется, он их.

– С Джеральдиной! – возмутилась Пэмми. – Это дом Ларри, а не Джеральдины.

Джеральдина была хорошенькой как никогда. В легком хлопковом платье и темных очках, поднятых на светлые кудри, она казалась воплощением лета. Ее стараниями старый дом наполнялся светом и цветом. Джеральдина следила, чтобы каждый день в комнаты приносили свежие цветы, чтобы в мелких сине-белых мисках всегда были фрукты, а на террасе всегда стоял большой стеклянный кувшин с лимонадом.

Она расспрашивала Эда и Китти, как поживают их соседи в усадебном доме Иденфилд-Плейс.

– Мы так давно их не навещали. Как младенец?

– Уже не младенец, – поправила Китти. – Начал ходить. Но Луиза все еще не оправилась. Я очень за нее переживаю. Помнишь, прежде она была такая энергичная? А в последнее время что-то совсем тихая. Мне кажется, Луиза куда слабее, чем должна быть.

– И почему все так хотят младенцев? – Памела хмуро поглядела на младшую сестру. – Не понимаю, зачем они нужны.

– Ты тоже была младенцем, – ответил Эд.

– Один младенец еще ладно. – Вскочив, она бросилась к Элизабет, неловко ковыляющей к открытой двери в сад. – Нет, Марта. Наружу нельзя.

– Оставь ее в покое, милая, – велела Китти.

– А этот лес снаружи, – спросил Эд, – далеко он тянется? – Еще как, – ответил Ларри. – Можно пройти много миль и не увидеть ничего, кроме деревьев.

– Он меня пугает, – призналась Джеральдина. – Я все твержу Ларри, что нужно продать этот дом и купить другой, на побережье. В Этрета, может быть, или в Онфлере. Мне нравится, чтобы в окна было видно море.

Памела изумленно уставилась на Джеральдину.

– Я не могу его продать, он не мой, – мягко заметил Ларри, – и надеюсь, еще долгие годы не станет моим.

И дня не прошло, как Эд уже обнаружил одну из лесных тропинок и ушел бродить.

– За него не волнуйтесь, – успокаивала Китти, – к ужину вернется.

К своим ужинам Джеральдина относилась крайне трепетно – не только к угощению, но и к каждой детали сервировки. Но она плохо говорила по-французски, и ей было трудно общаться с Альбером и Вероник, молодой парой, недавно нанятой отцом Ларри для работы по дому и в саду. Порой Джеральдина приходила в отчаяние.

– Ларри, скажи, пожалуйста, Альберу, чтобы не ставил по утрам пиалы для кофе. Почему французы пьют кофе из пиал? Пока он горячий, его не взять. Минута – и он уже ледяной.

– Когда до Вероник наконец-то дойдет, что я прошу подавать овощи одновременно с мясом? Я говорю ей: «Тузансамбель», – а она только таращится на меня.

Впрочем, прислуга в Ла-Гранд-Эз старалась как могла. Каждое утро из boulangerie [33] Булочной ( фр .). в Бельнкомбре привозили свежий хрустящий хлеб. Кофе, сваренный в стеклянной колбе, был крепкий и ароматный. Деревенское масло подавали на стол большим куском – белое, нежное и слишком вкусное, чтобы мазать на него джем.

– Какая роскошь! – восхищалась Китти. – Просто райское угощение!

– Моя мама всегда говорит: гости как лошади – их нужно поить, кормить и держать в тепле.

– Я – счастливейшая лошадь на свете! Ты все продумала.

– Просто нужно поставить себя на место другого. В этом смысл всех хороших манер.

По вечерам сперва кормили Мартышку – на кухне, где ее развлекала Вероник. Памеле разрешили ужинать со взрослыми.

Ларри видел, что Джеральдину это раздражает.

– Может, я скажу Китти, что будет лучше отправить и Памелу ужинать на кухне?

– Нет, нет, – смутилась Джеральдина. – Если уж Китти так хочется. Я просто беспокоюсь, что девочка ест взрослую еду. Как думаешь, можно подать moules ? [34] Мидии ( фр .).

Памела сообразила: это проверка.

– Мне нравятся moules , – сказала она. – Я бы попросила добавки.

– О, это чудовищно! – Джеральдина брезгливо вытянула салфетку из кольца. – Я говорила Альберу, что каждый вечер нужно подавать свежие салфетки. Ну что мне делать, Ларри? Они вообще не воспринимают, что я им говорю.

– Я постараюсь, чтобы они поняли, – пообещал Ларри.

Джеральдина улыбнулась Эду и Китти, разглаживая на коленях возмутительно мятую салфетку.

– Я знаю, что это на самом деле пустяки, но есть правила, и надо с ними считаться. Иначе мы с тем же успехом можем сидеть на полу и есть руками.

– Как Марта, – вставила Памела.

Китти спросила, как у Ларри с живописью.

– На нее теперь времени не остается.

Она смотрела на него с растерянной улыбкой, пытаясь догадаться, что он чувствует на самом деле. Не в силах отвести глаз от давно любимых черт, Ларри понимал, что больше никто в мире не понимает, чего ему стоило это самоотречение. Выбросив холсты в Темзу, он решительно отказался от живописи. Уговорил себя, что это честный поступок и трезвая позиция. Но эта тревога в глазах Китти словно оживила тогдашнюю боль.

– Сказать по правде, – признался он, – я понял, что художник из меня неважный.

– Но твои картины покупали! Ты же сам говорил.

– Джордж, потому что Луиза его заставила.

– Нет. Другие тоже.

– Да. Нашелся один настоящий покупатель. Я так и не узнал кто. Это был мой звездный час.

– Он ведь так здорово рисовал! – Китти повернулась к Эду: – Правда?

– Я верил в Ларри со школы. Но жить на что-то надо.

– А тебе его картины нравятся? – спросила Китти Джеральдину, простодушно ожидая поддержки.