Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

— Товарищи! — обратился к народу Асланбек низким, приятным для слуха голосом.

Но его тотчас перебили злым выкриком:

— Гоните его с камня в шею! С каких это пор безбородые мальчишки начали поучать взрослых людей?

Асланбек устремил на крикнувшего бородача полный иронии взгляд.

— Удивительное заблуждение, — отозвался он на злобный голос, не повышая собственного. — Этот уважаемый человек полагает, что ум его прячется не в голове, а в бороде. Чем длиннее борода, тем длиннее ум. Если это так, то козел тетушки Патимат давно уже должен стать по крайней мере шейхом.

Вся площадь зашлась от хохота. Даже седобородые старики не удержались от улыбок, отдавая дань находчивости этого молодца и не без злорадства поглядывая на сидящих вокруг камня мулл и прочих служителей религиозного культа.

— Братья! — Асланбек выбросил вперед широкую ладонь, — не от многих лет жизни зреет ум, а от многих страданий, как говорит народная мудрость. Пора и нам поумнеть — наши страдания к тому обязывают. Пора взять свою судьбу в собственные руки, а не отдавать ее напрокат всяким пришельцам, обещающим за проливаемую нами кровь молочные реки и кисельные берега, как говорят русские.

Асланбек перевел дыхание. Крылья его тонкого прямого носа заметно трепетали, как у оленя, сделавшего огромный скачок. Толпа, затаив, дыхание, вслушивалась в его горячие, красиво сплетенные в единую мысль слова. Даже Узун-Хаджи, ученый человек, знающий наизусть Священное писание, не умеет так говорить. Вон он сидит на походном стульчике, окруженный мюридами. На нем скромный черный бешмет, такая же черная невысокая шапка, обвитая белой чалмой. На поясе маленький кинжал в простых ножнах. И сам он словно игрушечный старичок: маленький, чуть ли не карлик, с белым, усохшим от старости личиком и остроконечной белой бородкой. На коленях у него серебряный ларец со священной рукописью якобы самого Магомета. Над головой — два зеленых знамени треугольной формы с вышитыми на них арабскими письменами. Знаменосцы, дюжие аварцы с медно-смуглыми лицами, стоящие по бокам знаменитого старца, глядят на толпу угрюмыми глазами фанатиков.

— Не верьте обещаниям мнимых благодетелей, — продолжал свою взволнованную речь Асланбек. — Они призывают вас отделиться от российского государства и создать независимую республику или, иными словами, эмират. Все знают, несколько поленьев — это костер, одно полено — чадящая головешка. Зачем нам эмират-головешка без промышленности и сельского хозяйства? Кто сделает нам плуг или хотя бы швейную иголку?

— Хромой Муса сделает, он у нас мастер на все руки! — весело выкрикнули из толпы.

— Валлаги! — воздел руки к небу Асланбек. — Воистину сказано в Коране: легче верблюду пролезть в ушко иглы, которую сделает кузнец Муса, чем такой иглой зашить его же прохудившиеся штаны.

Площадь снова потонула в приливе человеческого веселья.

— Замолчи, презренный! Не оскверняй своим поганым языком учение пророка! — прорвался сквозь шум толпы гневный голос, и все повернулись в сторону вскочившего на ноги с завидной для его преклонного возраста живостью Узун-Хаджи.

— Ты готов за иголку продать неверным свой народ, — вонзил он иголки своих глаз в молодого оратора, — забыв, что они давно уже отняли у него свободу и землю. Не в ту сторону направляет ваш взор, правоверные, этот нечестивец. На Восток смотрите в надежде и радости. Только единоверная с нами Турция сможет освободить нас.

— То есть принесет рабство? — усмехнулся Асланбек и обвел рукой сидящих на скамейках стариков. — А скажите–ка, уважаемые старшины, чем и когда вам помог турецкий султан? Дал ли он вам хоть одно ружье или саблю?

Старейшины зашевелились, сочувственно закивали белоснежным и чалмами:

— Как же, дождешься от них... кол в соответствующее место.

— А теперь скажите, уважаемые, вернется вот этот камень, — Асланбек топнул сапогом по гранитной глыбе, — туда, откуда он скатился?

— Клянусь аллахом, его туда теперь и паровоз не втащит, — откликнулись со смехом из толпы.

— Вот так же никогда не вернется время Шамиля, как не вернется и время царского самодержавия. Трудящиеся России свергли тирана и установили свою рабоче-крестьянскую власть не для того, чтобы Узун-Хаджи, называющий себя имамом и продолжателем дела Шамиля, мог повернуть вспять течение новой жизни. Посмотрите, на кого натравливает этот дагестанский властелин народ. На рабочих грозненских заводов и промыслов. На мирных хуторян-земледельцев. Он говорит, пусть русские уходят к себе в Россию. Чем же эти русские рабочие помешали нам? Тем, что делают для нас керосин? Плуги с иголками?

— Это клевета! — крикнул Узун-Хаджи. — Наши эскеры [50] воины (перс,). воюют не с мужиками, а с казаками в Ермоловской станице.

— Да, с казаками. Если загорелся чулан, загорится и сакля, потому что они находятся под одной крышей. Вы с казачьим атаманом Карауловым просчитались, стремясь возбудить ненависть у горцев к одним лишь русским мужикам, и удивительно ли, что теперь на Сунже полыхает настоящая война. Льется кровь, горят станицы и аулы. Ты повинен в этой крови, святейший имам, — ткнул пальцем в сторону Узун-Хаджи Асланбек.

— Проклятый мунафик! [51] вероотступник (араб.). — Узун-Хаджи схватился за рукоять своего кинжала, по восковому лицу его пошли горячечные пятна. — Арестуйте его, это большевистский агент, слуга шайтана!

Тотчас к камню направились мюриды Узун-Хаджи. Но одновременно с ними с другой стороны к камню подошли и сторонники Асланбека, рослые, молодые парни, обвешанные вдоль и поперек пулеметными лентами. Мюриды в нерешительности остановились. Остановились и их противники, держа наизготовку карабины.

— Волка на путь истины наставляли, а он кричит: «Пустите, вон козленок бежит!» — усмехнулся Асланбек и, прежде чем оставить гранитную трибуну, обратился к согражданам с призывом: — Товарищи! Бросайте позорную братоубийственную войну, спровоцированную горскими и казачьими верхами! Создавайте в аулах чеченские Советы депутатов трудящихся. Всячески поддерживайте на местах Советскую власть, ибо только она способна дать нашему народу свободу и независимость.

— А землю она нам даст? — заволновалась толпа.

— Конечно. Уже вышел первый закон Советской власти о Земле. В нем прямо говорится, что земля отныне принадлежит трудовому народу.

— А где он, этот твой закон? Покажи нам!

Асланбек развел руками:

— У меня его пока нет. Гапур Ахриев завтра вернется из Грозного, привезет.

«Не про тот ли фирман он говорит, что дал мне Сипсо в овраге?» — подумал Гапо. Он вынул из кармана сложенный вчетверо бумажный листок, протиснувшись к самому камню, но так, чтобы не заметил Узун-Хаджи, протянул Асланбеку: