Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

У Степана подпрыгнули на лбу брови.

— Как она к тебе попала? — выпучил глаза от крайнего удивления.

Чора рассказал про встречу с юной казачкой и что из этого получилось:

— Очень красивая девка и злая очень. Книгу через плетень бросила. «Это тебе за пиво и кольцо подарок!» — крикнула и в степь бегом поскакала.

— Какое кольцо?

Чора потупился.

— Наговорил на меня? — прищурился Степан.

— Бери палку, бей старого дурака, — нагнул повинную голову Чора.

— Ладно уж... — вздохнул Степан, вспоминая разговор с Ольгой на дороге у кладбища и чувствуя, как сильнее застучало в груди от мысли о красивой и гордой терчанке.

— Уй, Чора! — вскочил с места Данел и крутнул кулаком перед носом неудачника-родственника. — Тебе, наверно, совсем отшиб мозги абрек своей палкой. Черт тебя дернул за язык говорить с Ольгой. Цэ, цэ! Какая хорошая девка. Когда, из станицы провожала, в арбу сало положила, яйца положила... Мм...

— Да ладно, Данел, успокойся. Зачем нам чужие девки? У нас своих, что ли, мало? — засмеялся Степан и раскрыл тетрадь. — Послушайте–ка лучше, о чем написал поэт:

Слушатели переглянулись.

— Это кто же так хорошо сочинил? — изумился Коста Татаров. — И неужели в этих крючочках спрятаны такие красивые слова?

— Коста Хетагуров написал эти прекрасные стихи, твой тезка, — ответил Степан.

— Он нукер Чермена? — лукаво прищурился Данел.

— Ты угадал: он нукер вождя, имя которого — правда.

— А ты чей нукер? — поднялся с плетушки Бехо Алкацев.

— Я? — белорус рассмеялся, пригладил ладонью короткие волосы. — Я, братцы мои, сапожник.

Хороший дом у Тимоша Чайгозты. Не дом, а полная чаша. Все есть в этом доме, даже городская мебель. И хоть сам Тимош, когда нет в доме посторонних, предпочитает сидеть на нарах, как сиживали испокон веков его деды и прадеды, тем не менее он может усесться при случае и в мягкое кресло, подаренное в прошлую ярмарку моздокским купцом Неведовым.

Сегодня в этом кресле сидит его бывший владелец Григорий Варламович. Широко расставив обутые в шевровые сапоги ноги и откинув на мягкую спинку корпус пусть неладно скроенного, зато крепко сшитого тела, он удобно сложил на объемистом чреве тяжелые руки и сытно щурит на хозяина дома серые глазки.

— Мастер ты шашлыки готовить, — говорит Григорий Варламович и утробно икает, подтверждая тем самым, что похвала, изреченная в адрес съеденного шашлыка, чистейшей воды бриллиант, а не какая–нибудь банальная подделка.

— Очень рад, дорогой гость, что шашлык понравился тебе. О! Хасан — большой мастер. Этот чертов ногаец очень хорошо знает свое дело, — ухмыляется в ответ Тимош.

— Скажи–ка, Тимофей Александрыч, а он, этот твой Хасан, так же хорошо знает ногайские степи, как и поварское дело?

«Тимофей Александрыч»! Так Тимоша еще никто не называл. Даже пиевский старшина, человек с образованием, и тот зовет его просто Тимошем. Хозяин дома еще шире улыбается, его бритая голова покрывается испариной от огромного уважения к гостю и самому себе.

— Хасан знает буруны лучше, чем я — собственный двор. Хоть до Элисты, хоть до Каспия — все дороги знает, шайтан.

— А ты сам буруны знаешь? — усмехнулся купец.

— Немножко знаю. К Рудометкину разве не я тебя возил?

— Еще раз повезешь? — Григорий Варламович пытливо посмотрел Тимошу в самые зрачки.

— К Рудометкину?

— Там видно будет, — уклонился от прямого ответа Неведов.

— Может, сына лучше возьмешь? — предложил Тимош. Сам он не любил дальних поездок. — Микал — молодой, сильный. Хорошо буруны знает, и чутье у него, как у волка.

— Нет, Тимофей Александрыч, я предпочитаю матерых волков, а не прибылых. Дело ведь серьезное, коммерческое. Ты слущай сюда... — и гость подвинулся с креслом к самым усам хозяина, редким и жестким, как поросячьи брови.

В кунацкую вошла хозяйка дома Срафин. Она поклонилась гостю и, не поднимая глаз, обратилась к мужу:

— Наш человек, у меня сломалась машинка, совсем не хочет шить.

Тимош метнул в жену презрительный взгляд.

— Воллахи! — воскликнул он в ложном удивлении, — у нашей хозяйки всегда чадят дрова, когда в ее доме находятся гости. Могла бы подождать со своей машинкой.

— Ты забыл, наверно, отец наш, что Микал уезжает в казачий полк на смотр, ему нужны новые рубашки, — упрямо возразила Срафин.

— Я, что ли, буду чинить твою машинку?

— Прикажи позвать Данелова жильца, он, говорят, хорошо в машинах разбирается. Мырзагу Хабалову лобогрейку починил, стала как новая.

Тимош насупился: не нравится ему этот русский пришелец, нехорошие разговоры ведет он среди хуторян. Давно бы уже надо съездить в Пиев, к старшине доложить о подозрительном сапожнике, да все некогда за весенними работами.

— Скажи Гозыму, пусть позовет, — выдавил он из себя и отвернулся от супруги.

Вскоре пришел Степан. Увидев Неведова, сдержанно поздоровался и поспешил пройти за хозяйкой на женскую половину дома. Но не тут–то было.

— Гляди-кось! — вытаращил глаза Григорий Варламович, вставая из–за стола и устремляясь к знакомому парню. — Аль не узнал меня, Гордыня Бродягович?

— Меня зовут Степан Андреевич, — поправил купца вошедший.

— Те-те-те, — ударил ладонями себя по ляжкам Григорий Варламович и дружелюбно рассмеялся. — Ершист ты, Степан Андреевич, люблю таких. Значит, не соврал тогда, что на хуторе живешь. Ну, ну... Иди–ка сюда, садись рядком — поговорим ладком.

— Некогда мне рассиживаться, господин купец второй гильдии, — усмехнулся Степан.

— Язвишь? — снова засмеялся Неведов. — Ну, давай, давай. Я и сам язва порядочная. Говорил, что сапожничаешь, а сам машины чинишь.

— Это я между делом.

— А паровую машину можешь починить?

— Могу и паровую.

Купец гмыкнул, взял со стола чашку с чаем, отхлебнул и скривился.

— Тимофей Александрыч, — повернулся он к хозяину, — замени, ради бога, чем–нибудь поблагоприятственней. — Затем снова устремил на Степана умные серые глазки: А откуда ты ее знаешь, эту машину?

— Я на паровозе кочегаром три года работал,

— Чего ж ушел с паровоза?

— Нужда заставила. На фронте пулю получил в плечо, шуровать лопатой невмоготу стало. Ну, я пошел...

— Постой. Экой ты, братец мой, непоседливый. Что я тебе предложить хочу... Я за границей локомобиль выписал, так, может, пойдешь ко мне на просорушку машинистом, а? Тридцать рублей жалованья и все такое прочее. Шуровать лопатой не будешь, у меня для этого другие имеются.