Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

— Это надо обдумать, — замялся Степан.

— Да чего там думать, — возвысил голос купец. — С твоим–то ремеслом в эдакой глуши жить. Ну как, по рукам?

— Подумать надо, — повторил Степан, уклоняясь от рукопожатия и намереваясь идти за хозяйкой.

— Ну, думай, думай, только недолго, а то другого найду! — крикнул ему вслед купец, беря со стола стакан с золотистым прасковейским вином. Выпил, провел ладонью по губам, подмигнул Тимошу: — Уважаю гордых людей, потому как сам гордый.

Голоса в уазагдоне стали стихать и вскоре сделались настолько неразборчивыми, что Микал счел дальнейшее подслушивание неразумным и отошел от раскрытого окна. Собственно, с него достаточно и того, что он успел услышать. Отец не сегодня-завтра уедет с русским купцом. Ясное дело: поедут в степь одурачивать ногайцев. Поездка продлится самое меньшее дней десять, а то и больше. Ну, что ж, судьба, кажется, сама идет навстречу Микалу. Он подошел к повозке приезжего. Сразу видно, подготовлена в дальнюю дорогу: кош над повозкой натянут из плотного брезента и закреплен основательно к стану на случай сильного ветра. Колеса на стане новые, добротные: ступицы в них дубовые, спицы ясеневые, обода вязовые, шины на ободах из толстого железа.

Заглянул внутрь фургона. Там — ящики, мешки, бочонок не то с вином, не то с водой. Поверх бочонка вылинявшая от солнца и дождей венцерада — брезентовый плащ. Интересно, что на этот раз затеял русский купец? В ящиках, по всей видимости, дешевая водка, а в мешках табак — самый ходовой товар у степных жителей! А что это вон там, между бочонком и мешками, сумка какая–то? Что в ней?

Люди, подобные Микалу, никогда не задумываются над вопросом: нравственно или безнравственно заглядывать в чужие кошельки. Косой взгляд на открытое окошко уазагдона, затем легкий, пружинистый толчок ногами о землю — и вот Микал уже кошачьим шагом приближается к брезентовой сумке с медными, позеленевшими от времени застежками. Кррак! Застежки разомкнулись, и перед глазами юноши радужно запестрели пачки... нет, не денег, а каких–то красивых бумажек с золочеными царскими гербами и вензелями на голубовато зеленом фоне. «Мануфактурная фабрика братьев Штымер и К°», — прочитал Микал затейливую буквенную вязь под раззолоченным двуглавым орлом на одной из них. Фу, дьявол! Думал, деньги, до того красивые бумажки. Значит, в мешках не табак, а мануфактура. «Наверно, гнилья какого–нибудь набрал старый мошенник — вот и хочет глаза дикарям-ногайцам ярлыками залепить», — догадался Микал, запуская руку в карман венцерады и выуживая серебряный полтинник. «Пригодится», — решил, пряча монету в собственный карман и спрыгивая на землю. Он хотел было пойти на кухню обрадовать Хасана предстоящей поездкой, но в это время в окно высунулась папашина голова.

— Зайди–ка в саклю, наш сын, — проговорила она на редкость доброжелательным тоном.

Микал вошел в дом, почтительно склонил голову.

— Завтра я уезжаю с русским в буруны. Вернусь не скоро. Смотри здесь хорошо за батраками, чтоб не ели даром хозяйский хлеб. Вернусь, пошлю сватов в Пиев. Дочь старшины хочу взять тебе в жены. В полк служить уйдешь — невестка в доме останется, может, внуком порадует.

У Микала при этом сообщении вытянулось и без того продолговатое лицо.

— Зачем так далеко ехать, баба? — глядя мимо морщинистого уха родителя, забормотал он. — Разве на нашем хуторе девушки стали горбатыми?

— Конечно, нет, — изогнул тонкие губы отец, что должно означать улыбку. — Девушки у нас красивы и стройны, дай им бог хороших женихов. Но для сына Тимофея Александровича Хестанова на нашем хуторе нет достойной пары.

— В сакле Данела Андиева старшая дочь уже невеста, — сын перевел взгляд с уха родителя на его ноги.

— В сакле Данела?! Этого нищего нахала? — выпучил глаза отец, рискуя уронить их на пол, и тотчас поубавил голос. — Гостя разбудим, если так будем свататься. Брось и думать об этой нищенке, у которой только и нарядов что одно платье ее покойной бабки. Я тебе возьму богатую и знатную жену.

— Но ведь у Сона предки тоже были из беков, — ухватился Микал за самый нижний сук генеалогического древа Андиевых.

— Это было так давно, что от княжеской фамилии остались одни лохмотья. Твоя Сона такая же княжна, как я наместник царя на Кавказе, да будет он жив еще много лет.

— Зачем мне богатая жена? Разве мой отец так беден, что не может купить платье для своей невестки?

— Чтоб тебя водой унесло! — начал сердиться Тимош. — Ты мне сын или, может быть, ты мой старший брат? Да ведь за старшинскую дочь я в три раза больше заплачу ирад, чем заплатил бы за твою нищую княжну, понял или нет? Мне уважение нужно. А какое уважение принесет мне родство с Данелом?

— Сона очень хорошая девушка...

— Воллахи! Видит бог, я терпелив. Неужели ты думаешь, я сделаю глупость только потому, что нашему сыну нравится какая–то босоногая девка? Пошел прочь, упрямый мальчишка, пока я не обломал о твои ребра новую палку, — и Тимош потянулся к лежащей на ковре увесистой трости с искусно вырезанной бараньей головой вместо рукоятки.

Микал по опыту знал, что у родителя в подобных случаях слова не расходятся с делом, и потому не стал задерживаться в его покоях, — «Ну, погоди, упрямый ишак! — совсем не по-сыновнему подумал он об отце, выходя из комнаты. — Моя тоже фамилия — Хестанов».

Недаром сказано: «На ловца и зверь бежит»; Микал не успел еще проделать и полпути к сакле своего юного приятеля Осы, как тот сам вынырнул навстречу из боковой улочки.

— Здравствуй, Микал! — крикнул он весело. — Почему злой такой?

— Здравствуй и ты, — ответил Микал. — А ты почему веселый?

— Не знаю. Мне всегда весело. Вчера было весело — мать хотела — шлепнуть мокрой тряпкой меня, а попала в сестру. Сегодня весело — у сестры утром заболел живот, и мне пришлось съесть за нее лишний кусок фыдчина. Вкусно — страсть! А завтра будет еще веселее.

— Почему ж завтра будет веселее? — заинтересовался Микал, и гневная складка разгладилась между его бровями.

— Ау, Микал. Ты совсем, забыл, что завтра Цоппай. Утром моя мать с сестрами снова носила молоко на то место, где ударила молния. Ты бы посмотрел, какая там молочная лужа [49] у осетин моздокских хуторов было в обычае приносить жертву молоком Уацилле, чтобы тот расщедрился дождем в засушливое время года. . Я хотел напиться, да старая ведьма Мишурат за ухо оттащила. Вон, погляди, красное до сих пор.

— А где сейчас ваши женщины?

— Чучело делают в сакле Андиевых. Вот бы бросить им в печную трубу ужа или хотя бы тыкву...

Микал представил себе, какое воздействие может оказать на обитателей сакли вид выползающей из печки змеи или расколовшейся на куски тыквы, и даже засмеялся от удовольствия. Любил он подобные проделки, когда был поменьше возрастом. Хуторяне доныне помнят случай, когда он ночью бросил в трубу новобрачным Кесаевым курицу с перерезанным горлом. Бедная тварь так остервенело хлопала крыльями, кувыркаясь и летая по сакле, что обезумевшая от страха невеста выскочила на улицу в одной нижней юбке.