Джон Джейкс - Север и Юг. Великая сага. Книга 1

Довольный тем, что его обман удался, Орри вернулся к бухгалтерским книгам. Указанные там цифры определенно не внушали ему доверия, и в следующие полчаса он тщательно сверял их, пока задремавший Тиллет наслаждался приятным сном о том, как толпа забрасывает сенатора Сьюарда камнями.

Похожий на выстрел звук разбудил Тиллета. Орри с шумом захлопнул бухгалтерскую книгу и встал, держа ее в руке.

– Что-то не так? – потер глаза Тиллет.

– Много чего не так. Мы приютили вора. Он отплатил тебе за доверие и доброту грязным обманом. Недаром мне никогда не нравился этот мерзавец. И я намерен немедленно избавиться от него.

– Да о ком ты? – растерянно спросил Тиллет, все еще сонный.

Орри обернулся уже от двери:

– О Джонсе.

– Эй, погоди… это ведь я его нанимал. Ты не можешь просто выгнать его.

– Позволю себе напомнить, сэр, – сказал Орри так тихо, что Тиллет едва расслышал его за шумом дождя, – теперь я управляю плантацией. Вы согласитесь с моим решением, когда я представлю вам доказательства. Но даже если не согласитесь, Джонс уйдет.

Орри смотрел на отца. В его глазах не было гнева – только уверенность. Глядя на его бородатое лицо, тощую фигуру, пустой рукав, Тиллет вдруг испытал странное чувство. Ему показалось, что перед ним совершенно чужой человек, и этот человек пугал его.

– Ладно, как хочешь, – пробормотал он.

Коротко кивнув, Орри вышел.

Орри шел к дому надсмотрщика, сжимая под мышкой бухгалтерские книги. От дождя его борода и волосы намокли, старый плащ надувался за спиной. Быстро и решительно проходя по темной улице поселка рабов, он был так поглощен своими мыслями, что не заметил кузена Чарльза, сидевшего на крыльце одной из лачуг.

Джонс спал. Орри поднял его громкими криками и прошел на кухню безупречно чистого дома. Вскоре появился перепуганный надсмотрщик. На его ночной рубахе темнели пятна пота, лысая голова блестела от испарины. В руках он держал плеть и дубинку. Похоже, он не расставался с ними даже ночью.

– Все было очень ловко придумано, так ведь? – сказал Орри, швырнув на стол конторские книги; на лице Джонса проступил панический ужас. – В записях об отгрузке вы постоянно занижали итоговые цифры. Записывали примерно на дюжину бочек меньше, чем на самом деле грузилось на борт. Но наши посредники платят нам за фактически полученные бочки. Поскольку для этих сделок у вас тоже были гроссбухи, вам оставалось лишь записать туда сумму, которая соответствовала бы уменьшенному количеству, указанному в отгрузочных журналах, и прикарманить разницу. Когда я последний раз был в Чарльстоне, то внимательно изучил записи посредников. Из них следует, что раз за разом посредники платили нам больше, чем указано в ваших отчетах.

Джонс сглотнул и прижал дубинку к животу, словно его внезапно скрутила боль.

– Вы не можете доказать, что это я виновен в расхождениях, – сказал он.

– Может, в суде и не смог бы, хотя если очень постараться… С того времени, как я вернулся из Мексики, никто не прикасался к этим записям, кроме вас и моего отца, который, к сожалению, слишком слаб и слишком доверчив. Вряд ли мой отец стал бы обкрадывать самого себя.

– Говорите что хотите, все равно вы ничего не докажете…

– Довольно болтать о доказательствах! Мне не нужен вердикт присяжных, чтобы вас выгнать. Я так решил, и точка.

– Это несправедливо! – воскликнул Джонс. – Я все отдал этой плантации!

Лицо Орри исказилось в свете лампы, в глазах вспыхнули недобрые огоньки.

– Вы и получили немало.

– Мистер Мэйн, я ведь уже немолод… Умоляю, дайте мне еще один шанс…

– Нет.

– Но мне понадобится… – Джонс опустил дубинку, – не меньше недели, чтобы собрать вещи…

– Вы освободите этот дом к рассвету. Утром я прикажу вашим помощникам сжечь все, что здесь останется.

– Будьте вы прокляты! – закричал Джонс.

Тень от взлетевшей в воздух дубины промчалась по стене и потолку. Джонс попытался ударить Орри по голове, но тот уклонился и, стремительно развернувшись, чтобы было удобнее использовать правую руку, схватил его запястье и резко дернул вверх.

– Я не один из рабов, мистер Джонс. Если вы еще раз повысите на меня голос или поднимете руку, вы покинете этот дом на носилках.

Дрожа от ярости, он вырвал дубинку из руки Джонса и зажал под мышкой. Потом одним быстрым движением сгреб со стола конторские книги и пошел к двери. Выйдя на крыльцо, Орри не сразу увидел кузена Чарльза, который стоял, прислонившись к стене дома, и смотрел на своего двоюродного брата с восторгом, граничащим чуть ли не с обожанием.

– Что случилось? – спросил Чарльз. – Неужели Джонс что-то натворил?

Дождь превратился в легкий туман. Орри спустился с крыльца, и топот его ботинок заглушил короткий ответ. Кузен Чарльз решил, что Орри не хочет отвечать, и восторженное выражение на его лице сменилось обидой.

Кузен Чарльз лежал рядом с Семирамис. После их занятий любовью от ее теплой гладкой кожи исходил едва уловимый запах пота.

Неожиданно в темноте раздались мерные зловещие звуки. Бум, бум… Перед каждым стуком Чарльз резко дергался. Девушка уже знала, что это значит. Чарльз метал нож в дощатую стену справа от тюфяка.

Он вечно начинал забавляться с этим огромным ножом, когда был чем-то раздражен. Разумеется, сейчас он злился не на нее. Они, как обычно, доставили друг другу удовольствие, хотя Чарльз и вел себя сегодня более грубо и напористо, чем всегда.

Семирамис закинула руки за голову, спать совсем не хотелось. Чарльз продолжал колотить ножом в стену. Прошел почти час с тех пор, как он явился к ней и сообщил, что видел мистера Орри. А теперь уже весь поселок рабов гудел, обсуждая новость: Салему Джонсу приказано покинуть плантацию. В нарядном доме надсмотрщика горели все лампы; он уже укладывал вещи. Из туманной темноты до Семирамис доносились смех и обрывки радостных разговоров. Все проснулись и веселились. И это чувство праздника не покинет людей еще очень долго.

Новость об увольнении Джонса обрадовала Семирамис не меньше, чем всех остальных. Когда ее не по годам сильный четырнадцатилетний любовник лег на нее, она была в прекрасном настроении и пылко отвечала на его объятия. Чарльз всегда удовлетворял ее, но этой ночью удовольствие еще больше усилилось – не только из-за Джонса, но и из-за того, что ее мальчик снова вернулся к ней. Она была его первой женщиной, именно она научила его всем премудростям любви, и со сколькими бы белыми дамочками он после этого ни забавлялся, всегда возвращался к ней. В последнее время, как она слышала, Чарльз крутился возле одной из дочерей Смита. Да, Мэри Смит – так ее звали. Прелестная малышка, но слишком благовоспитанная для такого страстного огольца.