Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

– Питу – большой человек в городе, – пояснил Кин. – Виноторговец, который живет как лорд. Ест на золоте, поговаривают.

– Я его единственный сын, – взмолился Питу. – Он заплатит за меня!

– О, еще бы, – буркнул Томас и перерезал бечевку на запястьях и лодыжках Питу. – Одевайся, – велел он, подпихнув к перепуганному юноше собственную сырую одежду.

Когда мальчишка натянул на себя вещи – а это действительно был еще мальчишка лет семнадцати, – Томас вновь стянул ему запястья.

– Поедешь с нами, – отрезал он. – И если хочешь снова увидеть Монпелье, молись, чтобы мой слуга и двое латников оказались живы.

– Они живы! – с жаром заверил Питу.

Томас глянул на остальных двоих:

– Передайте отцу Питу, что его сына вернут, когда мои люди будут в Кастийон-д’Арбизоне. И если при них не окажется их оружия, кольчуг, лошадей и одежды, то его отпрыска пришлют домой без глаз.

Слушая эту речь, Питу вытаращился на Томаса, потом вдруг согнулся и его вырвало. Томас улыбнулся:

– Еще консул должен прислать правую перчатку взрослого мужчины, наполненную генуанами. Еще раз повторяю: наполненную. Все ясно?

Один из молодых людей кивнул. Томас удлинил стремена у самого высокого из коней, серого жеребца, и вскочил в седло. Он обрел меч, копье, лошадь и надежду.

– Собаки пойдут с нами, – объявил Кин, вскарабкавшись на гнедого мерина, и взял поводья третьей лошади, на которую усадили Питу.

– А пойдут?

– Они меня любят, не сомневайся. Куда мы теперь?

– Меня тут неподалеку ждут мои люди. Наш путь лежит на север.

Туда они и направили коней.

Роланд де Веррек чувствовал себя несчастным. Ему полагалось торжествовать, поскольку до успешного завершения миссии было рукой подать. Он пленил жену и сына Томаса из Хуктона. Но хотя рыцарь не сомневался, что их можно будет обменять на неверную графиню Бертиллу де Лабруйяд, он все же колебался, прежде чем схватить их. Использовать женщину и ребенка рыцарю не пристало – это шло наперекор самой сути романтических идеалов. Однако сопровождавшие его латники – все шестеро были присланы графом де Лабруйядом – убедили де Веррека.

– Мы не причиним им вреда, – уговаривал Роланда Жак Сольер, вожак этой шестерки. – Просто воспользуемся ими.

Захватить пленников не составило труда. Консулы Монпелье дали ему еще ратников, и Женевьеву с сыном задержали, когда те попытались покинуть город под защитой всего лишь двух воинов и слуги. Последние трое содержались теперь в цитадели Монпелье, но Роланду не было до них дела. Его долгом было добраться до Лабруйяда и обменять свою добычу на ветреную жену графа, и тогда его подвиг будет завершен.

Вот только подвиг этот получился не рыцарским. Роланд настоял, чтобы с Женевьевой и ее сыном обращались учтиво, но она отвечала на эту милость с вызывающим презрением, и ее слова задевали Роланда. Будь он более проницательным, то заметил бы скрывающийся под этим презрением ужас, но чувствовал только упреки и пытался смягчить их, рассказывая юному Хью разные истории. Он поведал мальчику легенду о золотом руне, а затем о том, как великий герой Ипомедон [22]изменил свою внешность, чтобы победить в турнире, и о том, как Ланселот тоже выдал себя за другого. Хью слушал как завороженный, тогда как его мать выказывала к этим байкам явное пренебрежение.

– Так ради чего они сражались? – спросила она.

– Ради победы, госпожа, – ответил Роланд.

– Нет, они сражались ради своих возлюбленных, – возразила Женевьева. – Ипомедон дрался за королеву Фьеру, а Ланселот – за Гиневру, которая, подобно графине де Лабруйяд, была женой другого.

Тут Роланд покраснел.

– Я бы не назвал их возлюбленными, – упрямо заявил он.

– А как еще? – с язвительной иронией промолвила женщина. – А Гиневра была пленницей, как и я.

– Мадам!

– Если я не пленница, тогда отпустите меня, – потребовала она.

– Вы заложница, мадам, и находитесь под моей защитой.

Женевьева рассмеялась:

– Под вашей защитой?

– Пока вас не обменяют, мадам, – выдавил рыцарь. – Клянусь, что вам не причинят вреда, если в моих силах будет воспрепятствовать этому.

– Э, прекратите эту пустую болтовню и расскажите моему сыну еще одну историю о прелюбодеях, – процедила она.

Тогда Роланд принялся за легенду, которую полагал более безопасной, славную повесть о своем тезке Роланде Ронсевальском.

– Он выступил в поход против испанских мавров, – сказал он Хью. – Ты знаешь, кто такие мавры?

– Язычники, – ответил мальчик.

– Правильно! Это варвары и язычники, последователи ложного бога. Когда французская армия перебралась через Пиренеи, язычники предательски напали на нее из засады. Роланд командовал арьергардом, и противник превосходил его числом в двадцать раз, а некоторые утверждают, что в пятьдесят! Но у рыцаря был великий меч, Дюрандаль, который принадлежал некогда Гектору Троянскому, и этот великий клинок разил врагов. Те гибли дюжинами, но даже Дюрандаль не мог одолеть бесчисленную орду язычников, и великое множество мавров грозило растоптать христиан. Но еще у Роланда был волшебный рог Олифант. Он затрубил в него, и затрубил так громко, что упал замертво от усилия, но король Карл Великий и его могучие рыцари пришли на зов Олифанта и перебили дерзких мавров!

– Они, возможно, и были дерзкими, – вмешалась Женевьева, – да только не маврами. Они были христианами.

– Госпожа! – возмутился Роланд.

– Не говорите глупостей, – сказала она. – Вам доводилось бывать в Ронсевале?

– Нет, мадам.

– А мне приходилось! Мой отец был жонглером и глотателем огня. Мы переезжали из города в город, зарабатывая гроши, и наслушались разных историй. Их было великое множество. В них говорилось, что Роланда заманили в засаду баски, христиане все до единого. Они же его и убили. Вы убеждаете сами себя, что это были мавры, для вас недопустима мысль, что ваш герой пал в схватке с мятежными крестьянами. Да и славной ли была его смерть? Протрубить в рог и испустить дух?

– Роланд – герой, не уступающий Артуру!

– Тому хотя бы хватило ума не покончить с собой, подув в рог. Но раз уж речь зашла о рогах: почему ты служишь графу де Лабруйяду?

– Чтобы свершить справедливость, госпожа.

– Справедливость?! Вернув бедную девочку ее борову-мужу?

– Ее законному мужу.

– Который насилует жен и дочерей своих крепостных, – ответила женщина. – Тогда почему ты его не караешь за прелюбодейство?

Ответа у Роланда не нашлось, он только нахмурился, глядя на Хью, – ему претила мысль обсуждать подобные темы в обществе мальчика. Женевьева рассмеялась.

– О, пусть Хью послушает, – сказала она. – Я хочу вырастить из него порядочного человека, как его отец, поэтому и занимаюсь образованием сына. Не хочу, чтобы он стал глупцом вроде тебя.