Зинаида Чиркова - Украденный трон

Она оглядела себя — ну и вид. В пыли, с кое-как сколотыми чёрным бантом волосами, в смятом траурном платье, в сбившейся на сторону шляпе. Она как могла привела себя в порядок. И снова сжалось сердце — что ждёт её в солдатских казармах — слава или эшафот, царский престол или смерть? Но рядом с Григорием не страшна ей никакая смерть. Умереть рядом — это ли не славный конец?

У Калинкиной деревни, где начинались слободы Измайловского полка, Григорий выскочил из коляски и побежал вперёд. Екатерина ахнула — значит, ничего не готово, всё делается вот сейчас, в эту минуту. Похолодели руки, в тонкую нитку сжались губы.

Она видела, как Григорий пробежал к полковой кордегардии, надрывно крича. Из казармы выбежало несколько солдат, едва больше десятка. Забил полковой барабан...

Фёдор Барятинский шагом направил коляску к полковой кордегардии.

Екатерина торжественно, плавно сошла с коляски. Десяток солдат окружили её, целовали ей платье, кричали: «Да здравствует наша матушка Екатерина!»— шумели. К ним подбегали новые, показались несколько офицеров.

Толпа густела, теперь уже не десяток солдат окружал её. Она следила взглядом за Григорием, который носился по домам, кричал солдатам, распоряжался, посылал их за другими. Захватив амуницию, они бежали к месту сбора. Толпа густела.

Внезапно все расступились. Григорий Орлов вёл под руку духовного отца полка, отца Алексея, старого, белобородого священника, однополчанина измайловцев, уже восемнадцать лет бывшего их духовником и наставником. Григорий подвёл отца Алексея к Екатерине, тот осенил её принесённым в руке крестом и подал знак к присяге.

Тут же, под открытым небом, на песчаном плацу весь сбежавшийся Измайловский полк принёс Екатерине присягу.

Григорий послал за гетманом Разумовским. Ещё произносились слова, ещё целовали крест солдаты, как явился и сам полковник Измайловского полка, Кирилл Григорьевич Разумовский в раззолоченном мундире полкового командира со всеми регалиями и орденами.

Солдаты затихли, настороженно очищая ему путь. Он прошёл до стоявшей рядом со священником Екатерины. Молчание повисло над толпой — как будет реагировать полковник, что сделает, что скажет? Замерла и Екатерина. Кто знает этого непредсказуемого человека, богато одарённого всем, что только можно пожелать, капризного, как ребёнок?

Кирилл Разумовский подошёл к Екатерине, опустился на одно колено и почтительно поцеловал её руку. Громовое «ура» прокатилось над плацем. Восторженные крики, шум, гул толпы опьянили и горячили кровь Екатерины. Она впервые узнала, что такое любовь народная, восторг толпы.

Краткий совет с Разумовским подсказал план: идти от измайловских слобод на Фонтанку, к слободам Семёновского полка.

Отец Алексей, поддерживаемый под руки Орловым и Барятинским, высоко поднимая крест, направился впереди всей процессии. Екатерина села в коляску, сбоку на белом коне гарцевал Кирилл Разумовский. За ними отправились все солдаты и офицеры. Шли беспорядочной толпой, не делая никаких построений, непрерывно крича «Ура!» и «Да здравствует матушка наша Екатерина!».

Но Орловы — к этому времени подъехал Алексей Орлов — уже предупредили другие полки, послав туда солдат-гонцов. Едва вся процессия взошла на Сарский мост, как навстречу им вынеслась новая толпа солдат. Это бежали семёновцы, узнавшие о перевороте.

Орлов тут же изменил маршрут процессии: не надо теперь делать крюк и идти к семёновцам на Фонтанку. Вся огромная толпа, непрерывно пополнявшаяся народом, направилась к Зимнему дворцу.

Подоспели и преображенцы.

Екатерина сидела в коляске торжественная, прямая и охваченная всеобщим воодушевлением.

— Свершилось, — твердила она про себя, — свершилось...

Потом было много всего — присоединялись ещё солдаты и толпы народа, присяга в Зимнем, встреча посреди двора с сыном, совещание с Сенатом и молебен в Казанской церкви. Но тут уже прошло упоение первой минуты. Она выдержала этот шумный, труднейший в её жизни день.

И посреди праздничной суеты и неразберихи переворота она отдала распоряжение — выпустить всех заключённых из Петропавловской крепости...

Когда решено было идти походом на Ораниенбаум, чтобы захватить Петра Третьего в его голштинском лагере, Екатерина объявила себя полковником Измайловского полка, переоделась в гвардейский мундир и тут увидела выехавшую на коне Дашкову. Вдвоём возглавили они знаменитый поход во главе четырнадцати тысяч солдат на Ораниенбаум...

Двое суток стояла на коленях перед Петровскими, главными, воротами Петропавловской крепости молчаливая толпа. Здесь собрался самый бедный, самый нищий петербургский люд. Его не заботили дворцовые перевороты, его не касались шумные празднества и торжества. Он, самый нищий и самый бесправный, хотел только одного — увидеть юродивую, прикоснуться к ней, принести ей свои печали. Калеки и увечные, нищие и скорбные стояли, не зная, чем ещё можно вымолить прощение для юродивой, как сделать, чтобы услышать от неё хоть слово, поймать хоть мельком её взгляд.

Они не надеялись ни на кого, кроме Бога да юродивой. Чувствовали, и она не всесильна, но знали — слова не скажет просто так, а всегда постарается помочь, увидит то, что никому не дано. К ней не шли счастливые и согласные, к ней не шли богатые и довольные. К ней шли самые скудные долей и самые нищие духом, к ней шли вовсе отчаявшиеся и бездомные. Им уже никто не мог помочь. Но надежда ещё теплилась: юродивая может вымолить у Бога прощение, помощь.

Степан извёлся, наблюдая этот молчаливый протест и призыв освободить Ксению. Он видел, что комендант крепости не мог на это решиться. Никто не осаждал крепость, никто ни о чём не просил, никто ничего не требовал. Люди просто стояли на коленях и ждали. Чего?

Гонца за гонцом посылал комендант в Ораниенбаум. Но там не понимали, чего хотят горожане, или не хотели понять. Никому не было дела до обездоленных людей, в тишине стоявших на коленях у крепости.

Степан проходил к Ксении, потому что мог заплатить, дать взятку и самому коменданту, и стражам, охранявшим её. Он молча становился возле решётки и смотрел, смотрел. Высокая, рослая женщина спокойно сидела на соломе, вся погруженная в свои мысли, и не замечала никого — ни того, кто есть, ни того, кто проходил мимо решётки. Только изредка позванивала она кандалами, иногда принималась звенеть ими, как церковными колоколами. Степана она не замечала...

Он объездил всех, от кого зависела её судьба. Но Пётр Третий распустил Тайную канцелярию, Александр Иванович Шувалов уже чувствовал себя не у дел, барон Корф ещё не вступил в заведование крепостью — словом, сейчас она была почти бесхозной.