Александр Бородыня - Крепостной шпион

— Я боялась, — Анна закрыла лицо руками.

— Чего Вы боялись? Что я откажусь венчаться с Вами? — Пашкевич повернулся, подошёл к ней, насильно отняв руки женщины от лица, заглянул в глаза. — А, может быть, я настолько люблю Вас, что и, зная правду, согласился бы.

— Я люблю Вас, — проговорила Анна, не скрывая больше слёз. — Это наваждение. Я не любила ни одного из них, теперь я поняла это. Всё, что было, было только игрой воображения, экзальтация чувств, но в тот момент, когда Ваша сабля, Генрих…

Осторожно платочком Пашкевич вытер щёки своей жены и сказал примирительно:

— Немножко позже. Я помню то мгновение, когда нас с Вами соединило проведение. Это произошло тогда, когда я дотронулся до вашей раны. Но скажите мне, как случилось, что довольно неглупая и волевая девица оказалась моментально и тайно повенчана с неким графом Виктором? Как, бросив свет, жениха, приёмного отца и свои привычки, оказалась вдали от Петербурга в объятиях злодея и не позвала на помощь? Я люблю Вас, Анна Владиславовна, я отдам за Вас жизнь, но скажите, этот Виктор он, надеюсь, мёртв?

— Я точно не знаю, — выдохнула Анна, отстраняя руки полковника. — Наверное, Иван Кузьмич Бурса убил его. Виктор пытался устроить мне и Аглаи побег. Нас поймали, и я своими глазами видела, как Бурса жёг лицо Виктора раскалёнными щипцами, взятыми из камина. Но могилы его я не видела. Так что очень может быть, я совершила тяжкий грех — я двоемужняя. Теперь Вы знаете всё. Теперь Вам решать судьбу мою.

Анна Владиславовна склонила голову и замолчала в ожидании того, что скажет Генрих. Пашкевич очень долго молчал, потом ударом сапога, растоптал лежащий на полу крест из двух лучинок, и тут же перекрестился на икону Богородицы, висящую в углу спальни.

— Ты жила с ним? — спросил Генрих и встал рядом с женой.

— Нет. Он привёз меня к себе в поместье, а это оказалось не его поместье.

Пашкевич очень осторожными бережными движениями стал расстёгивать на Анне платье.

— Тогда откуда ребёнок? — спросил он.

Очередной крючок не поддавался и колол настойчивые пальцы полковника.

— Меня изнасиловал Иван Бурса.

— Ты сопротивлялась?

Пашкевичу никак не удавалось пристегнуть до конца платье.

— Нет, я не сопротивлялась, — он ударил меня по голове, и когда я потеряла сознание…

Анна прервалась и не смогла больше говорить. Платье белым шлейфом стелилось по попу, когда полковник, подхватив на руки лёгкое женское тело, понёс его на постель.

— Вы что, не поняли меня? — выкрикнула Анна. — Вы не поняли? Вы женились на крепостной бабе!

— Понял, понял. Я люблю тебя, — прохрипел он, — а ребёночка я усыновлю. Андрей никогда не узнает, кто был его настоящим отцом.

— Не надо, я не могу. Не теперь.

Анна вырвалась и закрыла лицо подушкой.

— Кто бы ты ни была, я люблю тебя! — он хлопнул себя ладонью в грудь. — Если ты хочешь, мы эту ночь проведём с тобой в разных комнатах. Я понимаю, я согласен.

— Проведём, — голос Анны прозвучал тихо, а в глазах стояли благодарные слёзы. Она обеими руками отвела подушку от своего лица и откинула назад, — в разных комнатах?

Тонкая рука протянулась, и пальчики дотронулись до горячего лба полковника. Последняя пуговица, под нажимом изнутри, оторвалась сама собой, отлетела, звонко ударилась в оконное стекло.

За окном валил крупный январский снег.

Прошло несколько недель. В усадьбу завезли новую мебель. Дом вымыли и подновили, хотя он оставался всё так же мрачен и пуст.

Странно было Генриху среди этих стен, вдалеке от своих друзей, от своей родовой деревни, но так хотела Анна, и он не в силах был противиться её желанию. В первую же неделю он потребовал объяснить, почему она желает поселиться именно здесь, и она подчинилась.

— Видишь ли, — сказала она, — я поклялась Андрею, что буду счастлива в его доме. Я поклялась, а он после вскоре скончался, погиб. Он приехал спасти меня и погиб. А мне удалось сбежать, и я обязана сдержать свою клятву.

Невзирая на отсутствие дворни, молодые особых неудобств не испытывали. Всё хозяйство и уход за младенчиком взяли на себя Аглая и преданный Харитон Ногтев — денщик полковника.

Младенчик был, на удивление, здоровым. Он хорошо держал светлую головку, его ясные голубые глазки просто зачаровывали старого вояку. Генрих стеснялся выражать открыто свои чувства по отношению к ребёночку и прокрадывался обычно в детскую тайно ночью. Он вставал возле кроватки и смотрел на спящее дитя, отчего сердце полковника наполнялась счастливым трепетом.

Вечерами играли в карты, пили пунш. Удивительно, но после ранения молоко у Анны сперва исчезло, но потом появилось вновь, и она говорила что, если выпить на ночь стакан пунша, то Андрюша потом сосёт с большею охотой.

Аглая вечерами за картами выступала на равных. Она переодевалась, выходила в гостиную в дорогом платье и поражала Генриха своими изысканными манерами, образованием, совершенно невозможными для простой служанки, но Пашкевич не особенно озабочивал себя этими вопросами.

Зимние дни проходили счастливо и тихо. Долгие прогулки под холодным небом и жаркие ночи сменяли друг друга.

Однажды под утро Генрих проснулся, как ему показалось от какого-то звука. Было темно. Он нащупал и зажёг свечу. Нехорошее предчувствие овладело полковником. Анна не проснулась. Генрих тихо поднялся и подошёл к окну, откинул портьеру — никого, на всём открытом пространстве до самой чёрной полосочки леса. Никого и ничего. Ворота усадьбы затворены.

Он уже хотел вернуться в постель, когда внизу, в первом этаже, послышался неясный крик. Не надеясь особенно на запоры, полковник держал теперь в спальне заряженные пистолеты. Позабыв даже накинуть халат, благо в доме Харитон натопил, как в бане, полковник спустился по лестнице, повернул было ручку в двери Аглаиной комнатки, но вовремя сообразил, что в таком виде всё же не следует врываться к прислуге. Он стоял с пистолетом в одной руке и свечою в другой, совершенно голый, прислушиваясь к тишине.

«Чего я испугался. Нет никого, нужно идти спать».

Но тёплый воздух, окружающий полковника, казалось, был напоен страхом.

«Ногтева позвать? Да пошто его будить? Пусть отдыхает старый служака. На ребёночка пойду взгляну».

Шурша босыми ногами, Генрих Пашкевич прокрался в детскую комнатку. Тлела в углу перед иконкой Спасителя лампадка. Младенец спал. Из-под белого детского одеяльца выглядывала микроскопическая розовая пятка.

«Тьфу ты, — выругался про себя Генрих Пашкевич и поспешил вернуться в спальню».

Ещё стоя на лестнице, полковник увидел, что дверь комнаты распахнута. Пылали сразу несколько свечей. Позабыв про свою наготу, Генрих вбежал в спальню. Полог был разорван. Анна, судорожно обхватив колени руками, замерла на постели. На полу перед ней сидел Ногтев. Лицо денщика было окровавлено. При виде полковника с изрезанных губ сорвался стон.