Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Не надо, Никола. Ты их увидел, и мне этого достаточно.

– Если вам нужна моя жизнь, возьмите ее, синьор.

– Нет, не возьму, нам еще предстоит ее защищать здесь, в Хусифе, где пустили корни столько негодяев.

Дамасский Лев еще несколько минут постоял, облокотившись на парапет и глядя в море, сверкавшее золотыми блестками, потом сказал:

– А теперь пойдем повидаемся с моим отцом.

– Смотрите не выдайте себя, синьор.

– Выгони из комнаты, хоть ударами шпаги, хоть палицы, управляющего и особенно этого армянина.

– Знаете, синьор, меня этот армянин пугает гораздо больше, чем Санджак.

– Меня тоже, – ответил Мулей-эль-Кадель. – Очень подозрительный тип.

– Он принадлежит к племени предателей, – сказал Никола. – Потеряв свою национальность, они стали рабами турок, даже не пытаясь оказать сопротивление.

– Пойдем, Никола.

– Будьте осторожнее, синьор.

– Буду. К тому же я попросил Мико подготовить отца. Пойдем навестим старика, я не видел его уже три года.

Он вложил шпагу в ножны и вместе с отступником вернулся в зал.

Мико и четверо венецианских офицеров, готовых в любую минуту дать отпор туркам, спускались по бесконечной лестнице, которая, наверное, кончалась где-то на уровне моря. Впереди шли Санджак с большим фонарем и армянин.

– Да тут можно себе шею сломать, – сказал албанец. – Господин комендант, поднимите, пожалуйста, лампу повыше. Я ведь не кошкой родился, ни кипрской, ни ангорской.

– Хорошо, господин, – отозвался бедняга-управляющий, все еще трепеща при мысли о письме султана.

– Куда ведет эта лестница?

– В застенки замка.

– Должно быть, узники себя прекрасно чувствуют на другом конце этой безразмерной лестницы. Ну и затхлый здесь запах! А сырость!

– Скала, где стоит замок, уходит двумя отрогами в море, – ответил Санджак. – Средиземноморские волны без конца бьются о нее.

– Однако твоя госпожа не спускалась туда отдохнуть в жаркие дни.

– У нее были места получше, – резко бросил армянин.

– Охотно верю, – сказал Мико. – Гораздо лучше лежать на оттоманке, обитой шелком, перед бассейном с фонтанчиком.

– Вам такое всегда было не по карману.

Албанец, пройдя уже ступенек пятьдесят, но так пока и не дойдя до подземелья, резко обернулся к армянину:

– А хочешь, я велю написать султану, чтобы тебе отрезали язык? Так знай же, что в море крейсируют восемь галер с людьми, преданными главе правоверных. Один знак – и они будут здесь, и тогда я за твою жизнь не отвечаю. Мой господин волен убить тебя, ни перед кем не отчитываясь, будь то хоть великий визирь Константинополя.

– Не гневайся, эфенди, – униженно заскулил армянин. – Я всего лишь хотел пошутить.

– У нас в Албании шутить не любят, – ответил Мико, нахмурившись.

– А, так ты албанец?

– У тебя чувствуется акцент, господин, – сказал Санджак. – Несколько лет назад я провел немало времени в ваших горах, сражаясь с боснийцами, которые не желали сбросить в пропасть крест.

– Восемьдесят!.. – вскричал Мико. – Восемьдесят ступенек!.. Когда же будет конец? Под морем, что ли?

– Морские воды гораздо ниже, – отозвался Санджак.

– Так давай спускаться дальше.

Лестница стала расширяться. Сквозь камни повсюду сочилась сырость. Мико оказался перед тяжелой заржавевшей дверью с огромными металлическими накладками.

– Мы пришли, – сказал Санджак, снимая с пояса огромный ключ.

– Наконец-то, – ответил Мико.

Дверь открылась, и все вошли в просторное подземелье, освещенное непонятно откуда взявшейся полосой света. Посреди подземелья стояла кровать с шелковыми покрывалами, и на ней лежал паша Дамаска.

– Как видишь, господин, узник все еще жив, – сказал Санджак. – Можешь послать доложить об этом султану, пусть не думает, что моя хозяйка его убила.

Услышав голоса, паша рывком сел на ложе, глядя на семерых вошедших мужчин.

– Что вам от меня нужно? – спросил он, подняв брови. – Неужели мало того, что Хараджа заставила меня отведать ножей своего палача и бросила в эту тюрьму, где море колотится в стены день и ночь, не давая спать?

– Господин, – сказал Мико, – у меня приказ освободить вас и перевести в одну из комнат замка, где вас смогут лучше лечить, если ваша рана еще не зарубцевалась. Здесь слишком сыро.

– А кто ты? – спросил паша. – Очередной комендант этого проклятого замка?

– Нет, мой господин. Позвольте без сопротивления перевести вас, и обещаю, что вы будете отдыхать в солнечной комнате.

– Или брошусь вниз со скалы, на которой стоит замок? От Хараджи можно ожидать чего угодно.

– Нет, клянусь Кораном.

Паша, который, казалось, ничуть не страдал ни от пребывания в застенке, ни от содранной с плеча кожи, откинул одеяло, под которым лежал одетым, и сказал:

– Если речь только о том, чтобы сменить комнату, тогда пойдем. Здесь очень сыро и постоянно шумит море.

Он был уже не молод, но отказался от помощи Мико, вставая с постели. Поднявшись, он долгим взглядом окинул свое узилище, словно желая навсегда запечатлеть его в памяти.

– Пойдем, ты поклялся Кораном.

– Да, господин, – ответил албанец. – Позвольте, я помогу вам подняться по этой длинной лестнице.

– Как хочешь.

Все вышли из подземелья, оставив открытой тяжелую железную дверь, и стали подниматься. Минут через пять они были уже на просторной площадке перед замком. Паша на миг задержался в воротах, вдыхая морской воздух, потом, по-прежнему в сопровождении Мико, Санджака и четверых венецианцев, вошел в замок. Армянин же куда-то исчез.

Санджак велел показать паше множество роскошно обставленных, полных воздуха и солнечного света комнат и сказал:

– Выбирайте, господин. Та, что больше вам понравится, и будет пока служить вам узилищем.

– Хоть выспаться смогу, – проворчал паша. – Передай Харадже, в этом подземелье узник дольше трех месяцев не выдержит. А где сейчас племянница паши?

– В Кандии.

– Осаждает город?

– Да, господин.

– Конечно, в компании своего великого дядюшки, – с иронией заметил паша.

Он снова осмотрел комнаты и выбрал самую просторную и полную свежего воздуха. Ее остроконечные мавританские окна выходили на Средиземное море, которым можно будет подолгу любоваться.

– Выйдите все и дайте мне поспать, – сказал паша, устало рухнув на широкую кровать, покрытую красивыми шелковыми одеялами.

– Ступайте, – велел Мико Санджаку и венецианцам. – Я хочу удостовериться, что паша заснул, а потом вас догоню.

Албанец проводил их до двери, но не потому, что не доверял венецианцам, дело было в другом; он подождал несколько минут и, не уловив никакого шума на мраморной лестнице, вернулся в комнату и быстро подошел к кровати. Услышав его шаги, старый воин-азиат рывком сел на постели и грозно крикнул: