Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Стрекотали цикады, тихо шелестела листва под легким ветерком, воды величавого Нила журчали среди листьев лотоса и стеблей папируса, но юноша, казалось, ничего не слышал. Он брел, прикрыв глаза, как во сне, как лунатик, не говоря больше ни слова.

Юноша дошел уже до края леса, в обе стороны тянувшегося вдоль берега, как чей-то голос вывел его из задумчивости:

– Миринри!

Он остановился, открыл глаза и неопределенно махнул рукой, словно пробуждаясь от долгого сна.

– Разве ты не видишь, что солнце село, не слышишь, как хохочут гиены? Ты забыл, что мы все равно что посреди пустыни?

– Ты прав, Унис, – ответил юноша. – В воде крокодилы затеяли игру, и я немного задержался, глядя на них.

– Такая неосторожность может стоить жизни.

Между стволов дудчатых акаций пробрался человек и направился к неподвижно стоявшему юноше. Это был очень красивый старик с величавой осанкой, с длинной белой бородой до самой груди, в белоснежном льняном одеянии и с таким же, как у Миринри, платком на голове. Его черные глаза живо блестели, кожа с легким загаром была уже слегка морщинистой от старости.

– Я тебя ищу уже целый час, Миринри, – сказал он. – И вот уже который вечер ты возвращаешься очень поздно. Смотри, сынок: берега Нила опасны. Нынче утром я видел, как крокодил схватил за нос быка, пришедшего на водопой, и утащил его под воду.

На губах юноши промелькнула улыбка презрения.

– Пойдем, Миринри, уже поздно, а я должен очень серьезно с тобой поговорить, и разговор будет долгий. Тебе уже исполнилось восемнадцать лет, и предсказание сбылось.

– Какое предсказание?

Старик указал рукой на небо и сказал:

– Смотри: она блестит там, на востоке? У тебя глаза получше моих, и ты без труда ее увидишь.

Юноша посмотрел туда, куда указывал старик, и вздрогнул.

– Хвостатая звезда! – воскликнул он.

– Ее-то я и ждал, – отозвался старик. – С этой звездой связана твоя судьба.

– Ты мне часто это говорил.

– Она знаменует час откровений.

Он быстро склонился перед юношей и поцеловал край его одежды.

– Что ты делаешь, Унис? – удивленно спросил Миринри, отступая на несколько шагов.

– Приветствую будущего властителя Египта, – ответил старик.

Юноша потерял дар речи, только с неописуемым удивлением покосился на Униса. Но глаза его вспыхнули живым светом, когда он проследил за сверкающей кометой, летящей по небу среди мириад звезд.

– Моя судьба! – произнес он наконец. – И вдруг у него вырвался крик: – Моя! Она будет моей! Символ жизни и смерти мне больше не страшен! Да нет, не может быть, ты спятил, Унис. Хоть ты и жрец, я тебе не верю. Мое тело будут крутить воды священной реки, и оно уплывет в далекое море и опустится на дно там, где ее глаза впервые посмотрели на меня и сожгли мое сердце.

– О ком ты говоришь, Миринри? – удивленно спросил Унис.

– Пусть эта тайна умрет со мной.

На лице жреца отразилась сильная тревога.

– Расскажешь! – властно и твердо сказал он. – Пойдем!

Он взял юношу за руку, и они двинулись по песчаной равнине, где попадались только чахлые кусты да наполовину высохшие пальмы. Оба молчали, почти одновременно с тревогой поглядывая на хвостатую звезду, которая, ярко сияя, медленно всходила на небе. Спустя четверть часа они дошли до подножия высокого пирамидального холма с исполинскими статуями на вершине.

– Пойдем! – повторил старый жрец. – Час настал.

Миринри покорно шел за ним, даже не пытаясь сопротивляться. Взобравшись по тропинке на высокую скалу, они протиснулись в довольно тесную пещерку, освещенную маленьким глиняным светильником в виде ибиса, священной птицы древних египтян.

Никакой роскоши в пещере не наблюдалось. На полу лежали шкуры буйвола и гиены, служившие постелями, да на стенах были развешены короткие широкие мечи и щиты из бычьей кожи. В углу, над очагом, сложенном из нескольких камней, что-то булькало в горшке, распространяя недурной запах.

Едва войдя, Миринри сел на шкуру гиены, обхватив руками колени, и погрузился в свои мысли. А жрец встал посередине пещеры, пристально глядя на него с невыразимой нежностью.

– Я приветствовал тебя как своего повелителя, – сказал он со странным выражением, в котором слышался ласковый упрек. – Разве ты забыл, Миринри?

– Не забыл, – рассеянно отозвался юноша.

– Теперь тебя так следует называть. Что за мысль смущает ум того, кого я называл своим сыном и кому посвятил всю свою жизнь? Ты не чувствуешь, как в твоих жилах течет кровь фараонов, властителей Египта?

При этих словах юноша вскочил на ноги, мгновенно преобразившись, и уставился на старика горящими глазами:

– Говоришь, кровь фараонов? Да ты с ума сошел, Унис!

– Нет, – сухо ответил старик. – Я же тебе сказал, что настал час откровений. Хвостатая звезда взошла на небе, и предсказание сбылось. Ты фараон!

– Я – фараон?! – побледнев, воскликнул Миринри. – Я чувствовал, как в моих жилах бурлила кровь – кровь воинов! Значит, те сны, что каждую ночь снились мне, сны о славе и величии – правда? Величие! Власть! Войска, которыми я командую, страны, которые покоряю! И она… она… та дивная девушка, околдовавшая меня… Но этого не может быть, ты обманываешь меня, Унис, ты надо мной смеешься!.. – Юноша закрыл лицо руками, словно отгоняя грандиозное видение.

Унис подошел к нему, слегка его встряхнул и сказал:

– Жрец не может позволить себе шутить над человеком, в чьих жилах течет священная кровь Осириса, над тем, кто станет однажды его повелителем. Сядь и выслушай меня.

Миринри послушно сел на маленькое глиняное сиденье, покрытое шкурой газели.

– Говори, – сказал он. – Объясни, как могу я стать фараоном, если я вырос здесь, на краю пустыни, вдали от блеска Мемфиса, если я сын простого пастуха…

– Потому что, если бы ты остался там, где был, тебя бы уже не было в живых.

– Почему? – снова вскочил на ноги Миринри.

– Потому что Тети, основатель Шестой династии, уже одиннадцать лет как не правит в Мемфисе. Трон твоего отца узурпировал презренный проходимец.

– Я – сын Тети?! – снова побледнев, вскричал юноша. – Да ты бредишь, Унис, или опять смеешься надо мной?

– Я – фараон?! Значит, те сны, что каждую ночь снились мне, сны о славе и величии – правда?

– Разве я не поцеловал край твоей одежды? Ты хочешь доказательств? Ладно, будут тебе доказательства. Завтра перед рассветом отправимся к статуе Мемнона [37] На самом деле знаменитые фиванские «поющие статуи» изображают фараона Аменхотепа III и охраняют вход в построенный им храм. Мемноном Аменхотепа III назвали древнегреческие путешественники, поскольку статуи напомнили им царя Агамемнона. и спросим у нее, и ты услышишь, как запоет перед тобой ее камень. Хочешь еще доказательство? Пойдем к пирамиде, которую велел возвести твой отец, и я у тебя на глазах оживлю волшебный цветок Осириса, который только перед фараонами раскрывает свои лепестки, если на них брызнуть водой. Если камень зазвучит, а цветок оживет, это будет знак, что ты – сын царя. Хочешь?