Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Старик тряхнул головой и решительно ответил:

– Нет.

– Что, боишься?

– Я уже стар. Даже если она предскажет мне скорую смерть, так что мне за дело? Я буду сожалеть только о тебе, ведь я должен привести тебя к победе и отмщению. – Потом, вдруг сменив тон, спросил: – А далеко до того острова?

– Я уже сказала, что дня два пути – и мы его увидим. Он находится там, где Нил становится еще шире, сразу после Хибона.

– Местность вокруг пустынна?

– Да, все боятся загадочных обитателей таинственного храма.

– И ты не знаешь, кто они? – спросил Миринри.

– Говорят, это духи эфиопских царей и великих жрецов.

– Если это правда, то их так просто не одолеть.

– А я на что? – сказала Нефер. – У меня есть заклинание, которое их обезвредит, мой господин. Ты же видел, как я отвела стаю голубей-поджигателей. Повиновались птицы, повинуются и тени эфиопских царей и жрецов.

– Странная ты девушка! – воскликнул Миринри. – Никак тебя не поймешь.

На губах Нефер появилась загадочная улыбка, потом вдруг на лицо набежала тень, и она еле слышно вздохнула.

– Держитесь все время ближе к левому берегу, а как покажется обелиск Нофрикера, седьмого фараона Второй династии, сразу откроется протока, ведущая к острову сокровищ эфиопов.

Она уселась рядом с Миринри и больше не произнесла ни слова. Юноша тоже замолк и, казалось, перестал думать о загадочном острове.

Маленький парусник снова пересек реку, ширина которой в этом месте приближалась к трем милям, и пошел вдоль левого берега, сохраняя стометровую дистанцию. Время от времени отклоняться от курса вынуждали большие отмели, заросшие белыми и голубыми лотосами, под которыми пряталась зловредная морская трава.

Лотос теперь стал достаточно редким растением, особенно лотос с голубыми цветами, а у древних египтян этот цветок был предметом культа. Для них не было цветов ценнее лотоса, и его использовали везде – от праздников до похорон. Венки из засохших лотосов в большом количестве находили в гробницах, в пирамидах и внутри гробов знатных особ, вместе с Книгами мертвых, как называли длинные, около 15 метров, свитки папируса. На них красными и черными чернилами описывался загробный путь души, и текст был снабжен цветными рисунками. В общем, и папирус, и лотос были национальными растениями фараонов и одинаково почитались.

В медицине лотос использовали как жаропонижающее и охотно поедали его семена. Нельзя было есть только семена розового лотоса, причем запрет налагался и на простых людей, и на жрецов. Цветы розового лотоса считались посвященными солнечному божеству по очень любопытной причине: когда священное светило садилось за горизонт, стебли розового лотоса сокращались и цветки ныряли под воду.

Египтянки относились к этим цветам с тем же благоговением, с каким японки относятся к хризантемам. Нанося друг другу визиты, они украшали себя лотосами и держали цветки в руках. И нередко можно видеть, особенно на памятниках, относящихся к эпохе Рамзесидов, женщин в спиралевидных венках, полностью сплетенных из цветков лотоса.

Когда барка, где на руле сидел Ата, проходила слишком близко от зарослей этих великолепных цветков, вверх с оглушительными криками поднимались тучи водоплавающих птиц, а из гущи стеблей высовывались головы потревоженных крокодилов или огромных гиппопотамов.

Эти опасные животные теперь почти перевелись в нижнем и среднем течении Нила, зато во времена фараонов водились в изобилии. Особенно много их было в протоках дельты, и даже в наше время египетские охотники не щадят гиппопотамов, этих любителей полакомиться злаками, за то, что те вытаптывают посевы. При первой возможности люди смело окружали зверя на легких пирогах, сделанных из крепко связанных стеблей папируса, и забивали большими острогами, невзирая на то что в некоторых областях эти гиганты почитались под именем «даб».

Странно, что древние египтяне вовсе не были любителями мяса гиппопотамов, считая его жестким, как кожа, и почти несъедобным, в то время как другие народы Африки находили его не менее вкусным, чем мясо бычков. Это мнение разделяли и многие европейские путешественники, которым довелось его попробовать. То ли вкусы древних египтян были отличны от вкусов других африканцев, то ли гиппопотамы стали вкуснее? Сейчас на этот вопрос ответить затруднительно.

Ни эфиопов, ни Ату не волновало присутствие этих гигантов: лодка была слишком большая и крепкая, чтобы они могли на нее напасть или потопить. В те времена плотники при строительстве судов использовали очень прочные доски.

Все их внимание было поглощено отмелями, которые возникали одна за другой: недаром Нил считался одной из самых капризных рек. После каждого разлива русло меняло направление, и там, где раньше вполне хватало глубины, чтобы прошло судно, теперь воды могло быть едва по щиколотку.

Солнце снова клонилось к закату, и путешественники спешили пристать к берегу, чтобы поужинать на суше, а потом снова отплыть, когда взойдет луна. И вдруг Ата, который постоянно опасался новой ловушки, указал на лодку с одним парусом, тоже поднимавшуюся по реке среди островков, следуя тем же курсом.

Вдруг Ата указал на лодку с одним парусом, тоже поднимавшуюся по реке среди островков, следуя тем же курсом.

В появлении на реке еще одного парусника не было ничего удивительного, поскольку подданные фараонов часто общались с нубийцами, но подозрительный конспиратор нахмурился:

– Хотел бы я знать, почему эта лодка идет ближе к левому берегу, когда у правого течение быстрее и не так много отмелей?

Миринри и Унис встали и посмотрели туда, куда указывал Ата.

– А что тебя пугает в этой лодке? Она вдвое меньше нашей, и экипаж у нее явно немногочисленный, – заметил фараон.

– На ней могут оказаться эмиссары Пепи, готовые на все и способные сыграть с нами какую-нибудь очередную скверную шутку, – ответил египтянин.

– В той ситуации, в какой оказались мы, осторожность никогда не помешает, – сказал Унис.

– И что ты решишь? – спросил Миринри.

– Остановиться здесь, – ответил Ата. – Кажется, дно здесь хорошее, да и с берега мы защищены отмелями, которые кишат крокодилами. Вряд ли кто-нибудь отважится между ними пройти, особенно ночью.

Эфиопы, ожидавшие приказаний, по его знаку бросили за борт два привязанных к веревке огромных валуна, служивших в то время якорями, и быстро спустили паруса.

– Поужинаем на палубе, – сказал Ата, когда маневр был завершен. – Так мы сможем следить за передвижениями этой лодки, которая, как мне кажется, собирается бросить якорь неподалеку от нас.