Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Миринри пожал плечами и улыбнулся. Потом помолчал и ответил:

– Властитель должен печься о безопасности своих подданных, если я действительно властитель.

– Ты в этом сомневаешься? – с удивлением спросил Ата.

– Нет, – ответил Миринри.

Шлюпка подошла к паруснику. Миринри ухватился за брошенный ему конец и поднялся на палубу, где его в великом волнении дожидался Унис.

– Ты истинный сын великого Тети, – сказал ему старик. – Твой отец поступил бы точно так же. Сначала был лев, теперь крокодил.

– Это был не тот крокодил, что гнался за царевной, – сказал Миринри и прибавил, словно говоря сам с собой: – Нет, тело этой девушки не вызвало у меня такого трепета. Кровь не заговорила.

Бо́льшая часть населения Древнего Египта поклонялась омерзительной амфибии, которая символизировала собой, да и сейчас символизирует, ненасытность, хищность и разрушительное начало. Поклонение было небескорыстным, поскольку аллигаторы приносили немалую пользу, уничтожая рептилий меньшего размера. Из крокодила сделали что-то вроде полубога, посвятив его Тифону [48] Скорее всего, автор имеет в виду египетскую богиню Тефнут, олицетворяющую воду. , гению зла, чей гнев крокодил был призван усмирять.

Этим малосимпатичным чудовищам поклонялись в Великом Гераклеополисе, Фивах, Копте и Омбо, возле которого располагался даже город, именуемый Городом Крокодилов. А в Мемфисе особым почтением пользовался вид крокодилов, ныне, возможно, исчезнувший. Представители этого вида были гораздо менее свирепы и прожорливы, и древние египтяне называли их «серхус».

Жрецы Мемфиса держали их в специально вырытых бассейнах, приручали и украшали драгоценностями – браслетами, ожерельями, серьгами. На них надевали даже шляпы, чтобы защитить голову от жарких лучей солнца. Что еще? На религиозных праздниках им выделялись лучшие места, и в тот день, когда отмечался праздник Тифона, верующие спешили угостить их огромным количеством всяческой еды, которую именовали священной, и даже вином! Похоже, в те древние времена не гнушались соком, что завещал нам праотец Ной.

Когда же крокодилы умирали, их тела аккуратно бальзамировали солью, кедровым маслом и различными специями, затем помещали в большие урны, очертив круг вокруг каждой из них, и справляли специальный обряд.

В некоторых городах, и особенно в Мемфисе, поклонение этим людоедам доходило до того, что, если кто-то по несчастью попадал им в пасть и от человека что-нибудь оставалось, останки тщательно собирали, бальзамировали и с почестями хоронили в лучших усыпальницах города. Если же дело касалось высочайшей особы, то останки захоранивали прямо на том месте, где человек нашел свою смерть. И никто из родственников или друзей не смел притронуться к останкам после того, как жрец провел священный круг, ибо теперь считалось, что покойный стал по природе выше простых смертных… и все потому, что не успел удрать, прежде чем его наполовину съели!

По этим примерам можно судить, насколько велики были предрассудки и фанатизм народа, достигшего вершин цивилизации Древнего мира.

Надо, однако, заметить, что не все египтяне почитали крокодила как полубога, поскольку у каждой провинции и у каждого города было свое священное животное, и поклонялись ему по-своему. А потому часто случалось, что в провинции, граничившей с той, где воздавали почести крокодилам, этот культ считался омерзительным. И на почве таких противоречий возникали кровопролитные стычки.

К примеру, обитатели Элефантины в мерзкой рептилии видели только врага человека и, вместо того чтобы ему поклоняться, нещадно его гоняли и охотились на него, не гнушаясь крокодильим мясом, хотя оно и отдавало мускусом.

После героического поступка юного фараона маленький парусник шел своим путем, подгоняемый легким южным бризом. Вода в Ниле медленно прибывала, постепенно накрывая и папирус, которым заросли берега, и широкие листья лотосов. Вода понемногу утрачивала свой зеленоватый цвет и становилась красной, словно в нее вылилось огромное количество крови. Время от времени с протяжным ревом накатывала высокая волна, и парусник сотрясался.

Миринри после спасения колдуньи, казалось, снова впал в свои обычные фантазии. Он сидел на привычном месте, на полуюте, словно его беспримерный поступок и опасность, которой он подвергся, были всего лишь игрой. Казалось, он полностью позабыл о Нефер, которую вытащил из воды без чувств.

Унис и Ата сразу занялись девушкой и велели перенести ее в кормовую каюту. То ли от сильного волнения, то ли оттого, что наглоталась воды, но она пока не пришла в себя. Унис хлопотал над ней, чтобы восстановить дыхание, и изо всех сил растирал ей тело. И вдруг резко вскрикнул:

– Не может быть! Неужели я ослеп? Ата, посмотри! Глазам своим не верю!

Легкая разноцветная ткань, покрывавшая тело девушки, сползла, и на одном из бронзовых, прекрасной формы плеч старый жрец с огромным удивлением увидел синюю татуировку: маленькую змейку и голову черного грифа.

Услышав крик старика, Ата быстро подошел к ложу, где лежала девушка.

– Символ власти! – воскликнул он. – Символ фараонов, Сынов Солнца!

– Ты видишь?

– Да, Унис.

– Значит, девушка солгала, сказав, что она нубийская царевна! Такую татуировку имеют право носить только фараоны.

– Это верно, Унис, – отозвался Ата, с нарастающим удивлением глядя на змейку, ярко выделявшуюся на правом плече девушки.

Старик скрестил руки на груди и поглядел на Ату:

– И что ты на это скажешь?

– Что эта девушка, должно быть, принадлежит к царской семье, – отвечал Ата. – Символ ясно об этом говорит. И никто не осмелился бы носить такую татуировку, если бы не имел на это права. Тому, кто велит запечатлеть на своем теле такой знак, грозит смерть, и смерть мучительная. Ты это знаешь лучше меня, Унис, ведь ты…

– Молчи! – резко оборвал его старик. Он задумался, пристально глядя на Нефер, которая все еще не пришла в себя, хотя дышала уже свободно.

– Неужели Миринри спас девушку из царского рода? Но почему она в такой одежде?

– Тогда он бы ее узнал, – сказал Ата.

– Ты долго жил при дворе Пепи. Ты хорошо знаешь, сколько у него дочерей?

– Одна-единственная – Нитокри.

– И больше ни одной?

– Нет.

– Ты уверен?

– Уверен, Унис.

– А… другая?

– Твоя?

– Молчи, Ата! – хрипло произнес старик. – Где она? Она никак не давала о себе знать?

– Она исчезла, может быть, ее убил Пепи. – Лицо старика исказила болезненная гримаса, но лишь на короткий миг. – Настанет день – и Пепи мне за все ответит, – мрачно произнес он, словно разговаривая сам с собой.

Глаза его снова впились в плечо Нефер, в урей, царский знак, который все еще был открыт.