Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Ты, верно, забыла, госпожа, кто я такой? – нахмурившись, сказал жрец.

– Ты верховный жрец храма Птаха, я знаю, – резко ответила Нитокри, и ее звонкий голос разнесся по залу. – Этого достаточно? А ты не забыл, кто я? Я царевна и когда-нибудь буду править Египтом и стану одним жестом наказывать тех, кто вызывает у меня отвращение. Убирайся сейчас же!

– Ты еще пока не царица, девочка.

– Когда здесь, в царском дворце, звучит голос дочери фараона, все, от первого до последнего подданного, обязаны повиноваться! – крикнула Нитокри, гордо выпрямившись перед Херхором. – Прочь!

– Только когда мне прикажет твой отец. Он один царствует, и он один может приказывать, – ответил старый жрец, позеленев от ярости. – Я должен повиноваться твоей дочери? – обернулся он к Пепи.

Тот, казалось, вообще не понял, о чем его спросили. Он прислонился к колонне и беспомощно глядел на дочь. Он был раздавлен.

– Я должен повиноваться? – повторил жрец.

Пепи кивнул.

– Ладно, – иронически хмыкнул Херхор. – Только не забывай, Пепи, что царство твое на краю пропасти и жрецы на твоей стороне только ради спасения, спокойствия и величия земли, благословленной великим Осирисом и оплодотворенной Ра.

Он бросил на Нитокри вызывающий взгляд, неспешно пересек зал и вышел в ту самую дверь, в которую вошла девушка. Та подождала, пока дверь закроется, быстро обернулась к Пепи и дрожащим голосом сказала:

– Что ты сделал, отец, с тем юношей, которому я обязана жизнью, с Миринри?

– Он убежал.

– Куда?

– Не знаю. Может быть, он не хотел, чтобы я его отблагодарил.

– Лжешь! – крикнула девушка, рванувшись, как молодая львица, которая оборачивается на подранившего ее охотника. – Его схватили стражники и куда-то унесли.

– Да нет же…

– Кто убил вон тех людей, что лежат возле колонны с разбитыми головами? – спросила Нитокри, указав на трупы стражников, которые никому в суматохе не пришло в голову убрать. – Та же сильная рука, что убила крокодила, который хотел меня сожрать, когда мое божественное тело купалось в Ниле.

– Эти люди были предателями, мятежниками, мои воины взяли их в пирамиде Родопе.

– Ты лжешь! – повторила Нитокри с еще большим напором. – Этих несчастных сразил Миринри.

– Кто тебе это сказал?

– Сама узнала. Где он? Куда ты его велел утащить? Я знаю, что только что из дворца твои лучники вынесли закрытый паланкин. Кто был в паланкине?

Царь помолчал и, сделав над собой неимоверное усилие, сказал:

– Кто здесь командует – ты или я? Или я больше не царь Египта? Если кто-либо мне досаждает, я его удаляю с глаз. Спокойствие в царстве превыше всего.

– Ты велел его убить? – закричала Нитокри, набросившись на Пепи и как следует его встряхнув.

– Кого?

– Миринри.

– Нет… чего ты так испугалась? – смутился Пепи.

– Что ты убьешь его!

– Ты что, влюбилась в него?

– Да, я его люблю.

Пепи била дрожь. Он сделал несколько неверных шагов и, приложив руку ко лбу, произнес, словно разговаривая сам с собой:

– Ну ладно, этот… Но ведь есть еще один? Ведь если все рухнет, то кем же стану я?

– Отец! – крикнула девушка. – Я люблю его!

Пепи прислонился к колонне, закрыл лицо руками и забормотал осипшим голосом:

– Это конец… вокруг меня все рушится… власть… царство… это расплата… – Потом выпрямился, сделав над собой усилие, и опять заговорил: – Он… нет, никогда… Херхор его схватит… народ его уже позабыл… Его уже убили халдеи… и он снова исчезнет…

– Что ты такое говоришь, отец? – в тревоге спросила Нитокри.

– Отправь одного из стражников в некрополь, где я велел заживо похоронить Миринри, – сказал Пепи. – Роковой камень еще не завалил вход… Если же завалил, вели разобрать стену… Пусть живет и пусть будет счастлив, если ты его любишь… ведь он спас тебе жизнь… И пусть правит… но после меня… народ Египта будет мне признателен… Он Сын Солнца…

– Ты сказал, в некрополе, отец!

– Да, иди распоряжайся, я тебе его дарю…

– Миринри мой? О, какое счастье!

– Замолчи! Быть может, это конец Египта. Ступай!

Нитокри выбежала из зала. И в ту же секунду на пороге возник Херхор. В глазах его горел недобрый огонек. Пепи налил себе вина и выпил не глядя.

– Ты уступил, дал слабину, государь? – спросил верховный жрец.

– Она его любит, – сухо ответил Пепи, поставив пустую чашу на стол. – Нитокри – моя дочь, плоть от плоти моей.

– Он схвачен.

– Кто?! – крикнул Пепи, содрогнувшись.

– Унис.

– Этот?

– Его ты тоже будешь спасать?

– Завтра в чаше большого водохранилища у Нила я спущу с цепи своего любимого льва… Посмотрим, одолеет ли победитель халдеев ужасного сына Ливийской пустыни… Я оставил в живых сына… но его… Нет! И потом, народ ведь все равно о нем позабыл!

Когда схватили Миринри, Унису удалось бежать. Он, ругаясь, смешался с толпой, заполнившей площадь. Этот мощный, крепкий как дуб старик за несколько минут постарел лет на десять.

Он быстро миновал одну улицу, свернул в другую, потом в третью и остановился на широкой аллее, шедшей по берегу Нила. Бледный, разбитый, обессиленный, он опустился на один из огромных камней, привезенных для строительства грандиозной дамбы, развалины которой видны и по сей день. Грудь бедного старика сотрясали глухие рыдания.

– Когда перед ним уже брезжила сияющая заря и ему покровительствовали и Ра, и Осирис, его сгубила роковая любовь! Для чего тогда были нужны эти годы, проведенные в изгнании в раскаленной пустыне, для чего все эти жертвы? Ведь я блистал когда-то, как звезда, озарявшая эту землю, которую хранили боги и плодородный Нил! Одним мановением руки я мог заставить трепетать народы и по ту, и по эту сторону Красного моря! И все рухнуло! Вокруг меня одни развалины! Уж лучше бы я действительно погиб там, на поле боя, из которого вышел победителем, под горой сраженных моим мечом и раздавленных боевой колесницей халдеев! Кто я теперь? Тень великого человека, которого не удостоят ни чести бальзамирования, ни погребения в пирамиде. Хорошо хоть воды этой реки унесут мое тело к небесам и Ра примет меня в свою сияющую лодку.

Он вскочил на ноги и пристально вгляделся в воды разлившегося Нила, бурлившие и клокотавшие возле дамб.

– Исчезнуть из этого мира, не отомстив Пепи? – сказал он вдруг, отпрянув. – И чего я этим добьюсь? Неужели старый солдат склонится перед опасностью? Нет, не все еще потеряно… А Ата? А мои друзья, сторонники великого Тети? Разве они не дожидаются меня в пирамиде Родопе? Ата!.. Неужели я настолько повредился в уме, что забыл о тех храбрецах, что ждут только моего знака, чтобы огнем и мечом пойти на Мемфис? Если Пепи пожелает с нами сразиться, мы все сметем на своем пути, мы опустошительным смерчем пройдем по всему Египту. Мой боевой клич, который уже однажды смял ряды врагов, жаждавших крови и резни, заставит обрушиться сто колонн царского дворца, а моя рука сорвет урей, сияющий на лбу узурпатора. И гордый Мемфис либо сдастся, либо будет разрушен вместе со всеми своими храмами и монументами. Если они убьют Миринри, я заколю мечом все триста тысяч жителей Мемфиса и не оставлю ни камня, напоминающего об огромном городе, одном из чудес света. Вперед, я перестал быть Унисом! Теперь я тот, кем был когда-то!