Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

– Разумеется, красная.

– Ничего это, ваше сиятельство, не разумеется! Осетр причисляется к красной, а стерлядь к частиковой породе.

– Ничего, молодой князь выучится, – вступилась за юнца армянская дама и опять повеяла на себя платочком.

– Так вам, господа, не требуется соли? – спросил Радункин. – А соль у меня хорошая и, право, отдаю себе в убыток.

– Пообождем, тузлуки уже заложены, а в амбарах не без запаса.

В это время Можайский и Узелков вышли к рубке и поместились недалеко от кружка сельдяных королей.

– Что новенького? – спросил Радункин, не оставляя своего приятельского кружка. – Что поделывает наш архистратиг Михаил?

– Из новостей могу вам сказать, что состоялось решение сложить акциз с соли, – отвечал Можайский. – Не правда ли это очень крупный подарок всей Нижней Волге?

– Вы это верно знаете? – лихорадочно посыпались вопросы из кружка сельдяных королей. – С какой же, с озерной, с каменной или со всякой?

И юнец с правами наследства на бешенку, и армянская дама с томными очами, и благообразный батюшка, и купеческий механизм – все пришли в раж и быстренько разбрелись по пароходу пошептаться со своими приказчиками. Одному Радункину весть эта была неприятна.

– То-то, Кронидушка, ты так умильно да стыдливо предлагал свой запасец по дешевой цене, – заметил купеческий механизм. – Ох, заберешь ты Волгу в свои руки.

– Господа, господа, тост за Николая Христиановича! – провозгласил юнец с правами наследства. – Его просвещенному взгляду…

– А что это за человек? Мы живем по старине и насчет тостов, если они без чина и звания, очень опасливы. Бывает, что пьешь как бы за человека, а потом от следователя запрос: чему радовался?

– Вы не знаете Николая Христиановича? Вы не знаете министра, подарившего нам безакцизную соль?

– Вот на сей раз действительно стыжусь. Княже, строчи телеграмму!

Юнец сочинил телеграмму с выражением от всего Поволжья восторженной благодарности автору свободной соли. Население «Колорадо», переполненное сельдяными королями и их сподручными, возликовало перед свободною солью, как ликовал некогда иудейский мир перед золотым тельцом…

Добросовестно поддерживая славу знатока Поволжья, Радункин охотно делился с Можайским запасом своих сведений.

– Костычевские горы! – провозглашал он по мере движения парохода. – Здесь чудеснейшие пещеры, из которых выкрикивали: «Сарынь на кичку кинь!»

Об Александровском мосте он заметил, что инженеры, опоясав железным кушаком Волгу, сплотили коренную Россию и Сибирь в отдельную часть света.

– Отныне география должна делить землю на шесть частей: Россию, Европу, Азию…

– Хвалынск! – продолжал он объяснять по мере движения к Астрахани. – У староверов он идет за стольный град.

– Балоково, в котором все жители состоят в мартышках. Так мы зовем приказчиков хлебных торговцев.

– Вольск! За ним идут немцы с горчицей и немки с сарпинкой: Шафгаузен, Гларус, Базель, Цуг, Люцерн…

– Столбачи! Отсюда идут клады Стеньки Разина.

– Нобелевское королевство!

– Болда, а на Болде Астрахань! Пожалуйте, приехали!

Они входили в своеобразную гавань перед своеобразным городом. Гавань вмещала громадную флотилию судов всех типов и рангов. Рядом с трехэтажным пароходом тискалась дрянная лодчонка, бегавшая только на девять футов и обратно. Керосинники сталкивались с рыбниками. На капитанских мостиках показывались и флотские погоны под соломенными сомбреро, и персидские сахарные головы, и чалмы, и халаты.

Столица Астраханского царства, а потом Золотой Орды умудрилась построиться с таким правильным расчетом, чтобы Волга могла ее смыть без особого насилия. Старик Гамелин уверял, что для приведения этого института заразы на степень благоустроенного города мало человеческой жизни. С той поры миновало полтора века, и Ямгурчеево городище продолжает оставаться по прежнему протухлым местом свидания Европы с Центральной Азией. Мало того, сельдяные короли тщательно оберегают ржавую атмосферу своей столицы в предположении, вероятно, что бешенка не найдет без нее дороги в их тузлуки.

Последняя восточная война представляла так много предметов для размышлений, что Скобелев решил испытать при помощи Можайского совершенно новые порядки удовлетворения солдатского аппетита. Дело это началось в Астрахани, куда по Волге шла масса продуктов для сплава через Каспий в Туркмению. В Астрахани Можайский преобразился в форменного человека.

– Вы, Евгений Онегин, с корабля на бал, – заметил Узелков дяде, торопившемуся в какую-то приемную комиссию. – Да и какой же вы теперь видный мужчина! Нужно признаться, что генеральская подкладка – недурное украшение.

Вошел слуга-армянин. Ему прежде всего понадобилось разогнать салфеткой мириады астраханских мух, осаждавших каждую каплю и каждую крошку. Потом уже он доложил о приходе полевого контролера Зубатикова.

– Кто за нас и кто против? – спросил Можайский, обменявшись официальными любезностями со своим сотрудником.

– За нас медики, а против – интендант с подрядчиками. Я должен признаться вашему превосходительству, что на меня посланы уже две жалобы в Тифлис.

Контролер гордился жалобами на него как аттестатами благонамеренности.

– Вам ли унывать? Вы испытали все контрольные тяжести восточной войны, а теперь наше положение далеко лучше тогдашнего. Михаил Дмитриевич на нашей стороне, а при этом условии не трудно сделать много хорошего. Объясните, в частности, что у вас случилось с картофелем?

– Наполовину с мязгой. Я приказал сварить суп из него и подать подрядчику – оскорбился!

– А с хреном?

– Вместо хрена он ставит мочалки.

– Прекрасно, идем в атаку!

На дворе, где шла приемка военных запасов, царила величайшая сутолока: подсушивали размякшие галеты, заделывали масло в бочонки, сортировали хрен, вывозили куда-то картофель…

– Что у вас делает купец Радункин? – спросил Можайский, увидев неожиданно Кронида Пахомовича на дворе приемной комиссии.

– Он-то и есть поставщик гнилого картофеля и мочалок вместо хрена.

– Приятно слышать.

Просвещенный волгарь был очень удивлен, увидев Можайского в роли главного наблюдателя за неизмеримыми аппетитами подрядной силы.

– Какая счастливая встреча! – восклицал он, когда Можайский отрекомендовался членом комиссии. – Вот теперь дело пойдет ходчее, а то у нас тут заминочки да придирочки…

– Насчет картофеля или хрена? – спросил Можайский с откровенной прямотой.

– Насчет всего-с.

– Осмотрим прежде картофель. Но здесь я вижу одни отбросы, а годный где же?

– То есть как отбросы?

Радункин как-то быстро потускнел и спал с голоса, развязности как не бывало, а Зубатиков, напротив, просветлел и принялся ворошить мязговатые комья.