Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

– Пусть удача будет твоим спутником.

– И ваша мудрость, ханум…

– Ты, мой сын, хорошо говоришь…

– Напротив, ханум! Обладая вашим сладким языком, я мог бы провести слона по тонкому волоску.

– Очень, очень хорошо говоришь, а все-таки… я не села бы с тобой на одну лошадь.

Хотя Якуб-бай и отказывался от всяких подарков, но он отправлялся в Персию в интересах текинского народа, и не в таком же бешмете ему следовало говорить с правою рукой королевы инглези? Разве на такой разбитой, усталой лошади ездят послы? Притом же русские казаки отняли у него мешок с туманами. Все это сообразила ханум и открыла перед Якуб-баем и конюшню свою, и кладовую.

Сосредоточивая все силы на стенах Голубого Холма, четверовластие занялось накоплением военных запасов. Излишки хлеба и фуража были объявлены общей собственностью и направлены в крепость. Недостаток в оружии вызвал усиленное приготовление его; даже ювелиры стали у кузнечного горна, и шубники принялись точить пики. Старые серпы, потерявшие на нивах свои зубцы, пошли в переделку на длинные ножи. Наконец нашлись люди, искусные в приготовлении патронов. Подросткам поручили раздувать огонь, и благодаря их стараниям тучи искр понеслись, выражаясь словами степного барда, к небу с просьбой о защите против неверных. Наконец, ножницы, которыми стригут баранов, и те, насаженные на древки, поступили в народный арсенал.

Подъем духа был необычайный!

Отправляясь из Теке, Якуб-бай отлично понимал, что по ту сторону Копетдага титул посланника текинского народа может вызвать крупные неприятности. Века накопили такую ожесточенную вражду между Теке и Ираном, что ильхани последнего неохотно пропустили бы случай посадить Якуб-бая в клоповник. Не желая подвергать политику подобной случайности, он благоразумно предпочел лестному титулу посланника скромное звание курьера, посланного с важными известиями в Тегеран.

– Кем послан? Откуда? Почему не с запада, а с востока?

Ряд этих вопросов, предложенный в попутном городе каким-то несообразительным феррашем, заставил Якуб-бая принять до того гордую осанку, что разом отбил охоту к неуместному любопытству. Кроме того, он вынул дневник О’Донована и потряс им в воздухе, после чего ферраш охотно подержал ему стремя и пожелал счастливого пути.

Улица Лилий – Кучей-ла-Лезар – была хорошо известна Якуб-баю. Сюда он доставлял в прежнее время депеши из Тифлиса и увозил отсюда за свой счет вьюки с контрабандой.

Резиденция в Кучей-ла-Лезаре была расположена в прекрасном парке с серьезным европейским комфортом и с обстановкой резидента, знающего себе цену. Над главным домом красовалась башня с часами и флагом – здесь помещался сэр Томсон, а в отдельных флигелях, окруженных садами, жили секретари, врач и атташе – все Диксоны. Из них мистер Холлидей заведовал церемониймейстерской частью и секцией наблюдения за политическими отношениями России к Туркмении.

Сэр Томсон всегда удостаивал мистера Холлидея беседой, когда обстоятельства выдвигали на арену англо-азиатской политики Бухару, Хиву, Афганистан, Теке, Памир. На этот раз он удостоил своего атташе конференцией о вооруженных силах Теке.

– Россия открыто признается в намерении нанести Теке, под предлогом возмездия за прошлогоднюю неудачу грозный и решительный удар, – сообщал он доверительно. – Последствием этого удара будет присоединение к русской империи всей площади между границами Персии и Амударьей. Наше министерство иностранных дел едва ли выступит в защиту Теке, хотя бы потому, что политические нравы этого народа… несколько отличительны от требований международного кодекса. Попросту говоря, неудобно Англии защищать разбойничье гнездо. Но Персия – иное дело. Она, как соседка, может выступить с серьезными представлениями перед Европой. В этих соображениях я намереваюсь попросить аудиенцию у шахиншаха, но прежде я прошу вас, мистер Холлидей, составить записку о современном положении России на азиатском берегу Каспийского моря. Персияне удивительно ленивы, и, вероятно, канцелярия Сапех-салар-азама не в состоянии будет собрать необходимые сведения. Теперь же потрудитесь возобновить в моей памяти, достаточно ли мы обеспечены негласной агентурой в северных провинциях Персии. Кого мы имеем в Дарегезе?

– О’Донована. Он недавно прибыл в Персию.

– Но он алкоголик?

– Увы, сэр, вы правы. После изгнания его, и изгнания довольно позорного, из Чекишляра он послан нами в Кучан, где с ним повторился припадок алкоголизма. Здесь, опять-таки в пьяном виде, он начал поучать публично народ, как следует рубить головы русским. Комизм этой сцены не послужил нам на пользу.

– Правда ли, что он принял ислам?

– Да, сэр.

– Какая гадость! Постарайтесь выпроводить его в Мерв. Пусть он там распускает слухи о движении Англии к Герату. Кто у нас в Мешеде? Пожалуйста, не забывайте, какое он имеет значение в общем строе жизни шиитов.

– Мешед у нас хорошо обставлен. В настоящее время мы имеем там полковника Стюарта с паспортом Ибрагим-иссисааба, как бы занятого покупкой лошадей для Индии. Впрочем, полковник останется здесь недолго.

– И тогда?

– На его место прибыли из Индии два предприимчивых офицера, Джил и Ботлер. Вместе с нашим агентом в Мугаметабаде они заняты приготовлением софтов и мюджтехидов против продажи хлеба русскому комиссионеру. Софты уже волнуются, но и русские не дремлют; они выставили против нас человека, который, подобно О’Доновану, не затруднился принять ислам. Посещая принца Рукн-уд-доуле, вы могли видеть у него гувернера неизвестной национальности. Теперь он за то, что уверовал в пророка, получает от русского агента по десять фунтов в месяц.

– Вы говорите о Дефуре? Попробуйте предложить ему пятнадцать – двадцать фунтов в месяц и вообще не жалейте издержек на секретные расходы. Таким образом, мы обставлены, по-видимому, хорошо вплоть до Герата, но кому мы доверим ответственный пост негласного агента в Геок-Тепе во время предстоящей. осады?

– Мне, если вам угодно, сэр.

– Вам? Не забывайте, дорогой мистер Холлидей, что русские обратят Геок-Тепе в груду мусора.

– Пусть так!

– Но ваша супруга?

– Я рассчитываю, что она не откажется последовать за мной.

Сэр Томсон при всей корректности и подавленности своих сердечных движений взглянул на собеседника как на человека, проявившего неожиданную странность.

– Моя жена несет священные обязанности врача, – объяснил мистер Холлидей, – и ее нравственный долг идти туда, где человечество наиболее нуждается в ее помощи.

– Преклоняюсь перед этим прекраснейшим из принципов… но я первый не прощу себе, если миссис Холлидей, неся эти священные обязанности, испытает посреди разбойников Теке хотя бы малейшую неприятность. Имейте в виду, что она очутится свидетельницей осады, бомбардировки, тысячи смертей… О нет, нет, мистер Холлидей, оставьте ваше намерение.