Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Тем не менее, удовлетворяя душевному настроению народа, сардар послал со странствующими дервишами приглашение отцам веры подкрепить защитников Голубого Холма своей духовной помощью. Дервиши всегда рады послужить делу истребления неверных. Распевая на базарах Средней Азии стишки мистического характера, они превосходно поддерживают и воспламеняют фанатизм против христианства. Приглашение они вручили Суфи – хранителю могилы Бага-эд-Дина, возле Бухары, и Адилю – хранителю могилы Шах-ианда в Самарканде. Хранители и многих других менее знатных могил охотно бы приняли приглашения на помощь против неверных, но Теке не приглашало их, памятуя, что на свете есть много могил с фальшивыми святыми, привлекающих доверчивый народ к приношением в пользу их самозваных бдителей.

Впрочем, отцы веры – эти «камни от источника жизни» – потянулись в Теке со всех сторон.

Впереди появились бродящие по русским киргизским степям муллы из татар. Ряды их пополняются беспрепятственно разным сбродом: дезертирами, неудавшимися торговцами, банщиками и даже содержателями в туркестанских слободках веселых домов для разведенных с мужьями сартянок. Далеко не все они грамотны, если они и знают Коран, то только по памяти и не стесняются перевирать его немилосердно. Дух торгашества следовал за ними неотступно. Зная, что Теке бедно книгами Писания, они вывезли из Казани верблюжьи вьюки Коранов на всякую цену.

За ними поспевали дервиши – представители тридцати шести орденов, распространенных повсюду, где чтут имя пророка. Из них Джагрия, Хуфия и Кадрия шли в Теке как в свою землю, потому что они считают всю Среднюю Азию подвластной им страной. Теке, однако, остались недовольны проповедниками как Джагрии, так и Хуфии. Джагрия громко произносит имя Божие, но зато все время молитвы качается со стороны на сторону, а по окончании молитвы вертится на манер собаки, ловящей собственный хвост. Хуфия, наоборот, исповедует веру молча и доводит молчание до совершенного самозабвения. Только передвижение зерен в четках дает понятие, что молящийся не заснул и произносит про себя Символ веры. Чтобы казаться Божьими избранниками, каждый из них носит при себе камешек, которым как бы утоляет голод, но, говоря по секрету, конина у них тоже в почете…

Явились и дуаны, а попросту говоря дураки, помешанные, одержимые дивом – злым духом. Не принадлежа к дервишам, они не менее их ненавидят кяфиров. В невыразимо грязных отрепьях, скрашиваемых колпаками «кулах» из лебяжьих шкурок, они уныло тянут свою обычную песню: «Дуаны входят в дверь, а шайтан убегает из юрты». Но и этой простой песенкой они умеют нагнать на степняка непреодолимый страх. Разумеется, выше всех пришельцев был Суфи от Бага-эд-Дина. Несмотря на принадлежность к дервишам, он отвергал опиум как средство для достижения дара пророчества, говоря, что познание веры должно исходить не из маковой головки, а из воспитания в себе духа воздержания и любви к ближнему. Имя Суфи он усвоил от названия той скамейки «соффа», на которой сиживали приверженцы пророка у ворот Каабы. Впрочем, он и не возражал, когда его уверяли, что его имя происходит от греческого слова, перешедшего в арабский язык, – «софос», мудрец, познавший истину.

Откровенно говоря, Теке приходилось начинать свое духовное воспитание с азбуки. Творить все пять намазов было трудно.

На призывы муэдзинов они отвечали, что невозможно мять глину по целым суткам и в то же время заботиться о спасении души. Только на вечерний намаз собирались тысячи народу.

Многие, впрочем, откладывали строгое исполнение правил веры до прихода Суфи и Адиля, так как татарские муллы из русского Туркестана не внушали в народе симпатии. Притом же они сплетничали на самого Адиля, говоря, что он будто бы продал гяурам подлинный Коран Османа, обагренный кровью этого истинного бойца правоверия. Теке отказывалось верить этой злобной выходке подозрительных людей.

Адиль и Суфи сошлись в одном маленьком караване при переправе через Амударью, откуда и углубились в необозримые пески, руководясь только звездами Аллаха в этом океане скорби и лишений. Теке увидели их появление после многих дней странствования с вершины Голубого Холма в тот самый час, когда муэдзин призывал народ к третьему намазу. Отцов веры нетрудно было признать по их зеленым чалмам – верному признаку исполненного хождения в Мекку. Кинувшись навстречу, народ целовал их халаты и в приливе экстаза вознес отцов веры на вершину холма.

– Аллах акбар! Аллах акбар! – восклицал Суфи дрожащим, разбитым от старчества и усталости голосом.

– Бисмиллах! – вторил ему Адиль, несколько недовольный тем, что ему приходилось вторить, а не главенствовать.

Отцам веры давно уже были готовы новые кибитки, куда их и повели с должным почетом. Керим-Берды-Ишан сказался больным и в торжестве приема не участвовал, пророчески заметив при этом, что еще неизвестно, кто из них предстанет раньше пред лицом Аллаха.

Несмотря на преклонные годы и физические немощи, Суфи проявил необыкновенную бодрость духа. Наутро он предпринял обход всей крепости, не почтив при этом в свою очередь визитом Керим-Берды-Ишана с замечанием, что кто не встречает гостя, тот не должен считаться хозяином. Чалма зеленого цвета и высокий посох из асса-мусса ставили его выше всякого человека.

За ним последовали при обходе Голубого Холма Адиль, а также все наличные муллы и все любители торжественных процессий. Вскоре образовалась многочисленная толпа; ей хотелось посмотреть, что предпримут люди благочестия на пользу Теке.

Первой заботой Суфи было устроить мечеть – временную, разумеется, в виде намета из войлоков, но с обращением правоверных взоров к Каабе. Выбор места он доверил своему посоху, который остановился на южной площадке крепости, видимо, открытой вражескому огню. Муллы возроптали. Они пришли сюда проповедовать, а вовсе не для того, чтобы служить мишенью для выстрелов. Старик забрюзжал. Тогда люди казанского образования вздумали выйти из его воли и заявили, что они будут читать Коран не иначе как у безопасной подошвы крепостной стены.

– Действительные ли вы отцы веры? – спросил их Суфи, останавливая взмахом посоха ход всей процессии. – Хорошо ли известна вам книга Писания? Я не встречал вас в святых местах. Были ли вы, наконец, у могилы Бага-эд-Дина?

– Не сомневайтесь, Суфи, мы настоящие муллы, – отвечали люди казанского образования. – Мы знаем Коран и не расстаемся с ним ни днем ни ночью.

– Не потому ли, что вы продаете его за хорошую цену?

При этом совершенно неожиданном вопросе люди казанского образования почувствовали немалое смущение. Суфи попал в больное место.