Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

Она припомнила вдруг, как, бывало, когда всадники настигали в пути обездоленных кочевников или проезжали через бедные села, — Наби вдруг вспыхивал ярче мака, увидев ребятишек в отрепьях или девушек в рваных платьях. Он тут же открывал хурджины, переброшенные им через седла и начинал раздавать добро, отмеряя ружьем ситец от плотных скаток:

— Возьми, красавица, сшей себе платье! И сестре сшей! И братишке… Не унывайте — аллах велик и милостив. Не век будет длиться ночь, и день для нас настанет!

Раздаст так все, что под руку подвернется, а потом, отъехав подальше, спрашивал у жены тихонько:

— Ты не рассердилась?

— За что же?

— Я ведь твое раздал…

— Делай так и дальше, милый! И у меня сердце болит, когда вижу нищету и нужду.

— Мы ведь именно за них сражаемся, — говорил он снова, как бы в утешение жене, которая совсем в этом не нуждалась. — За них! А когда победим — я и не подумаю остаться гачагом. Я снова возьму в руки посох чабана — или примусь пахать и сеять, подымая сохой жирный горный чернозем… Верно?

— Но ведь ты все позабыл, Гачаг! Как пашут и как жнут. Как бросают в землю зерна и как собирают спелые колосья.

— Что же я помню?

— Ты помнишь, как свистом вызвать верного Бозата, своего любимого скакуна серого; помнишь, как свистят пули над самой головой; помнишь холодную сталь дагестанского кинжала, спрятанного у тебя за пазухой…

— Значит, мне уже не жить иной жизнью?

— Похоже на то, Гачаг.

— И сына у нас нет, чтобы хоть он смог воспользоваться плодами нашей победы. Чтобы хоть он увидел то, что нам не увидеть…

— Не горюй, Наби. Вон сколько мальцов бегает по улочкам наших селений. Они дети нашего народа — значит, и наши дети. Какая разница?

Они умолкали; цоканье копыт их коней нарушало вечернюю тишину гор. Плечо Наби, укутанное буркой, чуть касалось плеча Хаджар. Черная бурка, — а рядом белая; белая — а рядом черная… Рядом, рядом, плечо в плечо.

Издали зорким взглядом увидел Гачаг Наби, как вернулся в свою хижину Карапет, видно, отдежуривший сегодня в тюрьме, а через несколько минут дверь снова открылась и из нее вышла плотная смуглянка, направившаяся в огород с тяпкой и большим жестяным ведром. Это жена Карапета Айкануш принялась за свою ежедневную, никогда не кончающуюся возню по хозяйству.

Она деловито смела землю, преграждавшую путь воде из арыка к грядкам; полила огурцы, помидоры, картофель, подсолнухи; не обделила и травы, буйно пробивающиеся к солнцу, — шпинат, щавель, кинзу, укроп. И портулак у нее удался!

Сноровисто работая в огороде, Айкануш не забывала при этом все время поглядывать по сторонам. Время такое — все надо видеть, все слышать. Зевать некогда.

Когда руки заняты, глаза при деле, уши на макушке — голова все равно свободна. И потому Айкануш сосредоточенно размышляла. Она снова и снова задавала себе один и тот же вопрос: «Как быть?»

Слепым нужно быть, чтобы не увидеть, какая вражеская сила скопилась в Гёрусе. Столько понаехало солдат, беков и ханов, будто ожидалась битва двух падишахов за шахиншахский престол. Так что же делать с подкопом, который, не дай бог, каждый день может попасться кому-нибудь на глаза.

То, что дело застопорилось надолго, в этом Айкануш не сомневалась. Она сама уже побывала в штольне, и ее руки, умеющие держать кирку, вполне убедились в крепости встретившейся на пути скалы. Она долго долбила ее — и бросила.

Передохнув, она уселась перед зеркалом, задумчиво лаская пальцами темные усики над верхней губой.

— Если бы я могла с утра до вечера скакать на коне, как Хаджар, я, наверное, похудела бы. И стала стройной, как она. Тогда и мне можно было бы одеть чоху джигита и скакать рядом с гачагами в их лихих набегах. Может, тогда мне тоже дали бы имя: «Гачаг Айкануш»? И пели бы обо мне песни?

Но на коне ей скакать не пришлось, а от работы в огороде талия ее и не думала убывать в объеме. Куда там! Наоборот. Хорошо поработав, Айкануш вкусно и сытно ела. Что тут еще говорить?

Итак, она поливала грядки, а глаза ее то и дело шарили по окрестным склонам. Она ожидала, что вот-вот появится Аллахверди или Томас, которые исчезли, как только в Гёрус прибыл генерал-губернатор. Исчезли и бросили подкоп на произвол судьбы.

Айкануш говорила себе:

— Просто удивительно, куда они подевались, почему даже весточку не пошлют. Чтобы мы тоже знали, как нам быть. Может, оставить все и бежать? Но — как бежать? С другой стороны, может — не убегать. Но — как не убегать, когда такой страх кругом.

А, может, Карапету следует замуровать вход в подвал и заштукатурить, чтобы никому и в голову не пришло, что прячется у нас в домике… А может отправиться к Гачагу Наби, попросить у него, чтобы дал нам коней и позволил сражаться в его отряде?

Ну и что ж, если я до сих пор ни разу не садилась на лошадь. Научусь. Стисну зубы — и научусь. Оденусь, как парень — и никто не узнает, что это я. И усики мне в этом помогут. Одна беда — в седло могу не поместиться. Для этого надо наполовину похудеть сначала. Не то можно упасть с коня у первой же канавы. Кроме того, необходимо похудеть хотя бы для того, чтобы удальцы Гачага Наби перестали пялить на меня глаза.

Можно. Все можно сделать. Если только Карапет не станет ругаться. А то как начнет — не дам тебе одевать брюки и сапоги! Не допущу, чтобы на тебя глазели!

Как объяснить ему, бестолковому, что пусть глядят, на то и глаза. Но если только кто руку в мою сторону протянет — тут же кровью умоется. В этом, Карапет, можешь быть вполне уверен. Рука у меня — ого! Ударю — ни один гачаг на ногах не устоит!

Воображение Айкануш так услужливо нарисовало ей этот трудный разговор с мужем, что ей уже казалось, что он стоит перед ней и говорит недовольным тоном:

— Ай, жена! Ну, что тебе взбрело в голову? Зачем тебе людей морочить и разжигать ссоры между гачагами? Зачем тебе это, Айкануш?

Она уже видела, как ответит ему:

— Карапет, дорогой… По-моему, это ты сам втянулся в эти дела. Ты носил Хаджар лепешки и зелень, с этого все началось.

— Что было, то было — смущенно ответил ей воображаемый Карапет и задумчиво почесал шею. — Действительно, я. Видно, нам уже нет обратной дороги.

Тут, конечно, Айкануш сразу перестала бы спорить и опустила бы глаза. Что спорить, если муж уже понял свою ошибку. Остального проще всего добиться не настойчивостью, а лаской.

Тут самое время напомнить, что при всем при том Айкануш отнюдь не бездельничала. Она работала вовсю, и огород уже дышал той живительной свежестью, которую приносит всему растительному миру долгожданная ласковая вода.

Однако так уж была устроена молодая женщина, так ее воспитали в Кафане, где она выросла, что она не умела делать зараз только одно дело. Поливать, окапывать, размышлять и наблюдать — все успевала эта пышущая здоровьем толстушка.