Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

Айкануш поглядела на него восхищенно:

— Какой ты умный, Карапет! Все правильно сказал. Я вот тоже так подумала.

Потом спросила робко:

— А если начнется стрельба, ты тоже будешь в ней участвовать?

— Конечно! — выпятил грудь Карапет.

— И ты совсем не боишься?

— Ничуть!

— Какой ты смелый! — восхитилась супруга, и глазки ее заблестели. Их блеск не укрылся от зоркого глаза Карапета и тот поспешил воспользоваться благоприятной ситуацией. Да, похоже, и сама Айкануш не собиралась сопротивляться всерьез. Она только вырвалась на минуту из охвативших ее властных рук, чтобы накрепко запереть двери хижины…

Именно в этот час вернулись с гор Томас и Аллахверди. Они попробовали войти, по обыкновению, без стука, но дверь хижины не поддалась. Удивившись и прислушавшись, они без труда угадали причину. Улыбнулись друг другу понимающе и грустно, и вновь почувствовали, как сильно их тянет в давно оставленный родной дом.

Как бы искусно ни приободряла княгиня Клавдия Петровна своего сановного супруга, сомнительность зангезурской экспедиции угнетала ее все больше. Генерал-губернатор чувствовал безысходность, естественно, еще острей.

Конечно, он время от времени предпринимал те или иные действия, которые должны были показать всем окружающим, что губернатор настроен самым решительным образом. Это удавалось. Пожалуй, даже Белобородое после длительной аудиенции у генерал-губернатора остался вполне убежденным, что перемены состоятся. Однако на деле все было совсем не так.

Последняя депеша от наместника Его Величества на Кавказе совершенно доконала его. В ней сообщалось, что министр иностранных дел, который непосредственно осуществлял руководство всем ходом событий на Восточной окраине Империи, отбыл в Польшу, и надолго. Следовательно, за делами будет непосредственно наблюдать сам государь.

Это было очень плохо, потому что все действия генерал-губернатора гянджинского теперь оказывались известными в Петербурге, как если бы Его Величество сам изволил бы пожаловать сюда, чтобы наблюдать за ходом кампании. На посредничество и заступничество наместника рассчитывать не приходилось.

Значит, единственное, что могло спасти положение — это полный разгром гачагов в Зангезуре. Нужно подавить все очаги мятежа, захватить живыми его главарей и отправить их в Петербург. Пусть государь император сам поглядит на Гачага Наби и Гачаг Хаджар, которых привезут ему во дворец, скованных по рукам и по ногам! С одной стороны, это будет свидетельствовать об одержанной победе наглядней всех реляций, с другой — позволит тем, кто правит нами из Петербурга, убедиться воочию, что мы имеем дело с врагом умным и упорным, что уж тут скрывать.

Надо ли говорить, что генерал-губернатор прекрасно понимал ситуацию? И то, что наместник в каждом письме, в каждом приказе подстегивал его, подталкивал к решительным действиям, только раздражало и сердило уставшего от всего этого переполоха старого вояку.

«Собираетесь ли вы использовать казаков для карательных операций? Намерены ли проводить операции на дальних границах округа? Переведете ли пленников, в том числе „кавказскую орлицу“, за пределы Зангезура?»

И прочая, и прочая, и прочая…

Да, да, да! Собираюсь! Намерен! Намечаю!

Но — что пользы от наметок, если эти проклятые гачаги, быстрые и неуловимые, могут в любой момент совершить разбойный налет не там, где это предусмотрено нашими планами, а в любом им угодном месте? Как перевозить Хаджар в другие края, если нет гарантий, что удастся благополучно уйти из этих краев? Горные тропы — предательски опасны; здесь иной раз один храбрец может задержать продвижение полка. А несколько вовремя спущенных с хребта исполинских каменных глыб окажутся эффективней, чем батарея полевой артиллерии. Что же загадывать при таких обстоятельствах? Как решать?

Проще всего скомандовать:

— Огонь!

И вся могучая сила, собранная им здесь в единый кулак, начнет без умолку палить по окрестным кустам, так что черные клубы порохового дыма застлят белый свет. Да что от этого толку?

В этих рассуждениях и застала генерал-губернатора его супруга, и ее приход в мрачный кабинет князя был, как всегда, более, чем кстати.

— О чем тужите, Федор Матвеевич? — спросила Клавдия Петровна ласково; но в голосе ее чуть заметно прозвучали хорошо знакомые губернатору металлические нотки.

— Да вот, разбираю бумаги, которых мне целый ворох притащили, — ворчливо посетовал губернатор. — Поверите ли, душенька, ни одного толкового офицера, кого можно было бы на письменный фронт посадить… Как я своего секретаря прошляпил, в столицу отпустил!

Он откашлялся.

— Нет, палить из пушек в случае нужды они сумеют… Но написать нужное письмо по всей форме и впопад, так, чтобы потом не было неудовольствий от наместника и из Петербурга — тут их нет. Нет, цены не было моему татарчонку!

— А что писать надобно?

— Всего всякого… Но более всего запросов — распиши им диспозицию, как с мятежниками воевать будешь… Ну, что здесь отвечать? Воевать будем, как получится. Эти гачаги — они как блохи, сегодня здесь — завтра там. Успел прихлопнуть — твой выигрыш, чуть под-задержался — укусит и ретируется. Вот и вся диспозиция. Да ведь такое не напишешь…

— Не горячитесь так, мои шер. От злости кровь густеет, может удар случиться. Вену отворять придется.

Тронутый ее заботой, губернатор улыбнулся.

— Ну, душенька, это не беда. Кровь свою я в жизни не раз видывал, а поскольку лекарь всегда под боком…

— Я не о том, князь. Вам не болеть сейчас пристало, а быть в полной собранности. Оттого и предупреждаю вас — не горячитесь, не суетитесь по мелочам. Вы на большее нужны.

— Что бы я делал без тебя, дорогая, — проникновенно сказал ей супруг, и предательская влага омыла его выпуклые глаза.

— Почему это — без меня? Мы с вами, князь, теперь неразделимы. Ваши победы — они и мои, ваши поражения — мои в первую очередь, значит — я вас не вдохновила на подвиги!

— Горячая у тебя кровь, княгинюшка! — проговорил генерал. — Сказывается и молодость, и поколения предков — славных воинов… Помолчав, он признался:

— Моя кровь, чувствую, стала уже остывать. Не тот я уже… Клавдия Петровна поспешила его утешить:

— Не придавайте значения, мои шер. Выспитесь как следует — и все будет, как надо. Главное — не разрешить себе отступления. По-суворовски… Мне ли вам о том толковать!

— Так посоветуй — что предпринять?

— И думать нечего, все ясно. Самое главное — побывайте у этой самой Хаджар в тюрьме, или велите ее сюда доставить. Найдите способ с ней поладить — то ли улестить, то ли напугать. Только для нас сейчас это самое главное.