Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

— Да уж думал, — ответил генерал-губернатор молодецки, целуя нежно ручку красавицы-супруги, что уж давно за ним не замечалось. — Столько времени размышляю, — продолжал он. — Но ведь посуди сама — нам необходимо покончить с этой историей, без чего отсюда не выбраться. А тот путь, который я тебе изложил — самый простой и быстрый. Нарыв созрел, пора его вскрыть.

— И все-таки не хотелось бы крови…

— Да разве вся империя, вся власть наша на далеких окраинах- не на крови стоит? Что же глаза на это закрывать, голубушка…

— Но не подумали вы о том, что кровавая схватка, в которой прольется кровь многих местных жителей — и мусульман, и христиан, может повести к их объединению? А если не будет национальной розни, нам своей власти здесь не удержать!

— Ах, Клавдия, поглядели бы вы на «кавказскую орлицу», — продолжал генерал-губернатор о своем не обращая более внимания на увещевания супруги. Какая женщина, черт побери! Какая смелость, каков кураж! Да уж, черной кошкой ее назвать нельзя, тут Николай Николаевич Кудейкин, царствие ему небесное, был совсем не прав. Если уж угодно — то черной пантерой — может быть… А насчет кошки — извините, и речи нет.

— Мне очень приятно, что она вас вдохновила настолько, что вы вновь заговорили о женских достоинствах, — улыбнулась Клавдия Петровна. — А то я уж полагала, что размышления о делах государственных навсегда вытеснили эту тему из круга ваших раздумий…

— Нет, нет! — заверил ее приободрившийся губернатор и даже вновь поцеловал ручку.

— Так вот, я тоже хочу ее повидать! — властно заявила княгиня.

Губернатор опешил от неожиданности.

— Зачем это вам, дорогая?

Но княгиня стояла на своем. Делать нечего, пришлось согласиться. Поразмыслив, генерал-губернатор предложил:

— Ладно. Завтра, когда будем отправлять конвой, я привезу вас к воротам каземата. Полюбуешься на львицу в крепких оковах и непосредственно около тюрьмы, где опасность нападения разбойников практически исключена.

Княгиня вернулась к себе, а генерал-губернатор вновь сел за огромный дубовый стол, на котором была разложена подробная карта. Сел — и, опустив голову на руки, глубоко задумался.

Куда же делся Гачаг Наби после того, как отправил к праотцам двух недостойных людей? Бросился ли он, сломя голову, спасать свою жизнь в дальних селениях, а еще лучше — за границей империи, где его наверняка не достанет длинная рука могучего Российского императора? А, может, забился в одно из своих тайных убежищ, которые разбросаны по всему Зангезуру и упрятаны так надежно, что можно пройти в двух шагах — и не догадаться ни о чем?

Нет. Мы зря потеряли бы время, если пустились бы в дальние поиски. Все решалось куда проще. Гачаг Наби сидел беззаботно в кругу друзей, в гостеприимной хижине Карапета и пил чай, наливая один стаканчик «армуды» за другим из фарфорового чайника с обломанным носиком.

Более того, все его ближайшие соратники пришли сюда повидаться с ним, послушать его рассказы о том, что произошло в каземате, дабы потом решать всем вместе, как быть дальше. Здесь были и Томас, и Аллахверди, и Гогия, и Тамара, и Андрей, и дорогие гости из Грузии. Однако не стоит думать, что успех вскружил Гачагу голову и он потерял бдительность. Совсем даже нет.

Самые преданные смельчаки были расставлены вокруг хижины в укромных местах, откуда они могли видеть все подходы и подъезды, оставаясь при этом незамеченными. Руководили их действиями Мехти и расторопный Тундж Вели.

Конечно, возникни вдруг тревога или узнай соглядатаи губернатора о сборище бунтовщиков в хижине, которая стоит на окраине села — смельчаки успели бы ретироваться или организовать достойную оборону. Однако бегство никак не входило в планы тех, кто сам шел навстречу опасности.

Итак, все сидели на стареньком полосатом паласе, который ткала некогда бабушка Айкануш в далеком карабахском селении. Мирно посапывал самовар, исходил теплом лаваш, только что подоспевшие в раскаленном тендире, топившемся здесь же, поодаль от дома; в мисках томился зеленый лоби, политый мацони с чесноком… Что еще нужно человеку, если он молод, силен и сидит в кругу друзей в столь доброй и располагающей к беседе обстановке?

Но друзья не просто обсуждали незатейливые деревенские новости, как могло бы показаться со стороны. Они работали.

Конечно, когда генерал-губернатор сел за стол, расстелил карту и стал вышагивать по ней циркулем, измеряя расстояния и делая цветными карандашами пометки — он был похож на полководца, в руках которого все бразды, обеспечивающие победу в предстоящем сражении. Однако не там, а здесь, среди неторопливо разговаривающих людей в чохах и холщевых рубахах решалась судьба грядущих событий.

К тому же — зачем, скажите, карта Гачагу Наби, который знал каждый кустик, каждый пригорок в окрестности лучше, чем губернатор расположение мебели в собственной спальне? К тому же, обладая громадным опытом стремительных схваток, он прекрасно мог предугадать, как повернется дело, если бой завяжется в том или ином ущелье или у перевала, исхоженного караванами верблюдов или вереницами ишаков с пестрыми хурджинами на серых вытертых боках… Здесь можно спрятать засаду, там нетрудно разместить стрелков, а через сто шагов будет завал, который отрежет неприятельские тылы.

Пока Гачаг Наби рассказывал о своих планах и наметках, все слушали его с предельным вниманием, но каждый слышал свое.

Восторженные Людмила и Андрей видели в Гачаге Наби человека из легенды, того, о ком поют народные сказители и кто уже при жизни стал героем эпоса, который навечно останется в памяти людей. И нетрудно было заметить, сколь весомой и истинной была основа того, что потом становилось понятным преувеличением, когда весть об очередном подвиге или рассказ о мудром решении переходил стократно из уст в уста. Воистину, велик народ, умеющий понять главное и не заметить того, что шелуха и мелочь!

Гогия и Тамара не могли не видеть живописности и картинности зрелища, которое представило бы нынешнее собрание взгляду человека со стороны. Желтые блики свечей вырывали из полутьмы то блещущие, словно молнии, черные глаза Гачага и его соратников, то вспыхивали на гранях полированной стали оружия, то бросали изломанные тени на прокопченные деревянные стены… И в этой полумгле наивные, видевшие много тяжелого в жизни своей люди, неграмотные, не знающие печатного слова — ковали зарю нового мира. Кому, как не художнику, человеку, для которого кисть и кинжал — постоянные и неразлучные спутники, кому другому разглядеть ее первые, еще прозрачные лучи на мрачном небосклоне!

Нужно сказать, что повстанцы были куда лучше осведомлены о положении в стане противника, чем штаб- генерал-губернатора. Дело в том, что, верный своей тактике, Карапет упоил в доску адъютанта. Сели они пить водку еще засветло стражник как бы невзначай проболтался офицеру, что ему прислали из дому родные специально для него отогнанную чачу, приготовленную из сброженных ягод шелковицы; чачу, чистую, словно слеза, и крепкую, так что ее можно зажечь и пировать в синеватых бликах…