Эмэ Бээкман - Чертоцвет. Старые дети [Романы]

Ионас чувствовал, что заблудился, мет, не на улицах, он как бы внезапно оказался в темпом мешке. Он перестал понимать, чего ищет и что вообще стоит искать здесь, в городе. Тысячи неведомых миров громоздились один на другой, и все они переплетались, не было ни ясности, ни простора, ни горизонта, ни тишины. Даже небо здесь было рваным, разрезанным темными покатыми крышами на жалкие лоскутки; отдельные, оторванные от неба кусочки льнули к окнам, и по стеклам стекал синий свет.

Из-за угла выглядывала белая голова лошади, грива ее была заплетена в маленькие косички. Ионас не решался положить руку на шею городской лошади и тихонько спросить: где верблюды?

Ионас исходил город вдоль и поперек. Когда ноги начали подкашиваться, он отломил от захваченной с собой краюхи хлеба кусок и сунул в рот. В другом кармане позвякивали деньги, которые дала ему Ява. Ионас не думал о будущем, он без долгих размышлений вошел в дом, где показывали живые картины. Вскоре он вышел из темного помещения снова на свет улицы и с досады плюнул, как верблюд. Картина, которую он видел, напомнила ему о Якобе, Леэни и Юстине, хотя все выглядело чуть-чуть по-иному. Двое мужчин дрались из-за одной женщины, на руках у них были белые перчатки, на голове цилиндры. Женщина, одетая в шелковое платье, без конца заламывала руки и падала то на диван, то в мягкое кресло. Под конец одному из мужчин все это надоело. Он приставил к виску дуло пистолета и навсегда ушел из этого мира. Женщина с темными кругами под глазами, плача, бросилась на шею оставшемуся в живых сопернику. Мужчина кружевным платком вытер женщине глаза. В конце картины оба они улыбались сидящим в зале людям, как будто им доставило огромное удовольствие, что тот, другой человек отдал богу душу.

Ни о чем другом они не думали; вероятно, эти люди из картины тоже ходили спать на сеновал.

Негодующий Ионас отправился на зеленую горку, сел на траву. Деревья и кусты приглушали стук копыт — куда это все они едут, только и делают, что снуют взад-вперед.

Вечером Ионас пришел к цирку. Купив на последние копейки билет, он, до смерти усталый, опустился на скамью. Клоуны с вымазанными мелом лицами выскочили из-за занавеса и предстали перед публикой. На двоих у них был один-единственный стул. Оба хотели сесть.

Ну и пихали они друг друга, чтобы заполучить себе место! Народ смеялся до изнеможения, когда клоуны падали и, перекувыркнувшись, задирали кверху ноги в огромных сапожищах. В конце концов один из них захватил стул. В этот момент на арену выбежала большая свинья, на спине седло. Второй клоун поскакал верхом на свинье. Победитель, занявший стул, захотел встать — верно, задумал отобрать и свинью. Второй клоун скакал и гикал от радости, а первый никак не мог оторваться от сиденья. Он ковылял по кругу с прилипшим к заду стулом, слезы из его глаз текли ручьями.

Ионас от души смеялся. Он был уверен, что скоро из-за занавеса выйдут верблюды.

А потом он сидел как на угольях. Вновь проснувшаяся в нем тоска по верблюдам мешала ему участвовать в веселье, которым потчевали публику. А ведь здесь показывали одно чудо за другим. Человека клали в плетенную из прутьев корзину и протыкали ее вдоль и поперек тонкими шпагами. Женщины визжали, но закутанная в белый шелк девушка выходила из корзины целой и невредимой. Затем фокусник собрался поесть. Он отложил шляпу и трость в сторону, повязал под подбородком белую салфетку, взял в руки нож и вилку и стал ждать. Слуга внес блюдо, на котором лежала целая курица.

Ионас ощутил голод.

Только фокусник воткнул вилку в курицу, как она с кудахтаньем взлетела. Из-за занавеса выбежали клоуны и большой сеткой поймали ощипанную курицу.

В помещении погасили свет. Когда вновь зажгли фонари, на столе лежала человеческая голова. Голова заговорила, испуганный Ионас обеими руками вцепился в сиденье.

По сравнению со всем этим то, что происходило в Долине духов, было просто детской забавой. Когда представление кончилось, ошарашенный Ионас, пошатываясь, вышел на улицу.

Он благодарил бога, что они там, в цирке, не поставили в ряд головы верблюдов.

Ионас не знал, что думать о жизни и мире, все вокруг становилось запутанней и запутанней.

Он хотел вырваться из дома, чтобы найти свой путь, который в его воображении, подобно яркому лучу лунного света, вел через холмы и равнины вдаль. Теперь Ионас один-одинешенек брел по вечернему городу, горячий и пыльный воздух доносил до его слуха странные звуки и хихиканье. Он переходил с улицы на улицу, то там, то сям звучала музыка, неслось хриплое пение.

Из сводчатых проходов тянуло запахом жареного. В одном из окон горела свеча, за дрожащим пламенем стояло желтое лицо с оскаленными зубами.

Они бы не смогли жить здесь, если б по вечерам не смеялись.

Когда Ионас после долгих блужданий уснул в задней комнате у тети Сабины, ему тоже захотелось громко, долго, прямо-таки взахлеб смеяться, однако усталость смела все желания, и он тотчас же погрузился в глубокий сон.

Он даже не слышал, как за стеной, в зале трактира, галдели пьяные люди.

Шагающий по дороге к дому Ионас поплотнее запахивает полы пальто. Откуда внезапно налетел такой ураган? А вот и шпиль церкви виднеется за лесом, указывая путь блудному сыну. Быть может, отец посчитал, что одной дубинки мало, и сунул в соленую воду розги… Блудный сын заслужил такой порки, чтоб на всю жизнь запомнилось.

Шаг Ионаса стал неуверенным. Не прилечь ли в ольшанике на обочине дороги и отдохнуть пару часиков, чтобы лучше выстоять наказание! Но лето прошло, исчезло в дымке прошлого, как верблюды и многое другое. Ольшаник уже давно голый. Черные листья лежат на земле, в грязи, разбухшая от осенних дождей кочка не годится под голову усталому путнику.

Отец так не оставит, намнет бока Ионасу. Душа и без того уже как будто растоптана. В городе Ионас то и дело слышал фразу: время лепит человека. И он, Ионас, стал другим, чужим самому себе.

В первое же утро тетя Сабина попыталась образумить Ионаса. И позже она неоднократно взывала к его совести, говорила о слезах матери и душевной боли отца, о Россе, которая в будущем должна стать собственностью Ионаса. Тетя Сабина внушала ему, что судьба была милостива к Ионасу, он, мол, родился под счастливой звездой. Много ли таких, кто появляется на свет с правами первого сына, да еще на хуторе, достигшем благоденствия! Тетя Сабина говорила, что жизнь бедняков намного суровее — она в свое время ушла из Россы, не имея ничего, кроме пары собственных рук.

Тетя Сабина вспоминала свою молодость. А рассказывая о хлебопекарне в имении, она уронила слезу. Еще до первых петухов ей надо было развести огонь в печи. А замесить хлеб? Иногда она уставала так, что не в силах была вытащить руки из теста. Каждый человек мечтает о более легкой жизни, но немногие рождаются помещицами, которым приносят по утрам к столу теплые булочки. На этом месте тетя Сабина начинала смеяться: теперь она бегала по утрам в булочную через дорогу и приносила к кофе теплые рогалики, однако жизнь от этого не стала легче.