Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

Аким Сильвестрович выбрался из потока людей, который выплеснулся из здания вокзала, остановился сбоку от инвалида. Народ спешил мимо, и на чистильщика обуви никто не обращал внимания. Да и место тот выбрал не самое удачное для своей работы, затерявшись среди колонн.

Чистильщик сидел на деревянном ящике, засунув кисти рук в рукава шинели, и уже этой своей поношенной шинелью весьма выделялся среди остальной публики, потому что шинели если и мелькали в толпе, то обязательно с погонами, а этот, видать, как пришел с войны, так до сих пор гражданской одежонкой не обзавелся. К тому же на дворе истекал конец сорок восьмого года, инвалидов на улицах давно не видно, а этот как-то уцелел, что тоже было весьма странным.

Уж кто-кто, а директор артели инвалидов Муханов знал, какие с ними у советской власти существуют отношения. Да и зять у Акима Сильвестровича работает в милиции, и не простым милиционером, а капитаном по уголовным делам, значит, вращается среди начальства и тоже кое-что знает. Он-то, между прочим, и помог Акиму Сильвестровичу устроиться в артель, и это случилось в те еще времена, когда инвалидов на улицах было полным-полно. Зять же и объяснил, по какому случаю возникла кампания по устройству инвалидов в специальные дома: будто бы в Москве какой-то крупный чин, — то ли сам Лаврентий Палыч Берия, то ли Климент Ефремыч Ворошилов, — ехал в Кремль по государственным делам, очень спешил и задавил инвалида-«тачаночника», не успевшего переползти улицу на своей тележке. И будто бы Лаврентий Палыч (или Климент Ефремыч) в тот же день и отдал такое распоряжение, чтобы всех инвалидов, которые своим видом нарушают приличие великой державы, победившей фашизм, убрать в специальные дома на полное государственное обеспечение, а тех, которые способны трудиться, объединить в инвалидные артели по месту жительства.

И точно: сперва с улиц исчезли «тачаночники», а потом стали и других определять кого куда. Правда, насколько это известно Акиму Сильвестровичу, инвалидная кампания коснулась исключительно больших городов, а в маленьких почти ничего не изменилось, но это, как утверждает зять-милиционер, явление временное: как только будет создана соответствующая материальная база, так и до них доберутся тоже.

Похоже, что новый этап в этой кампании уже наступил, а тут инвалид — и в Ленинграде, и на виду у всех.

Боцман даже оглянулся по сторонам и поискал глазами милиционера, и скоро нашел его шапку, которая никуда не спешила, медленно двигаясь в толпе, обтекаемая со всех сторон другими шапками, шляпами и платками.

Муханов подошел к инвалиду, поставил ногу на подставку, слегка поддернув свои клёши.

Чистильщик поднял голову, виновато улыбнулся, стал стягивать зубами с рук худые варежки, бормоча при этом, что он сейчас, только одну минуточку…

— Вы, извиняюсь, не из моряков случаем будете? — спросил Аким Сильвестрович, в упор разглядывая инвалида.

— Да-да, из моряков, — поспешно ответил чистильщик, будто перед ним стояла очередь желающих почистить свои штиблеты и сапоги.

— В Лиепае, извиняюсь, случаем не служили? — подбирался боцман к своей догадке.

— Да, служил в Лиепае, — согласился инвалид, и руки его, посиневшие от холода, замерли с зажатыми в них щетками.

— Случаем, извиняюсь, не во втором отряде сторожевиков?

— Да-да, случайно именно во втором, — и выцветшие, когда-то орехового цвета, глаза уставились на боцмана с надеждой.

— А вы, извиняюсь, случаем не капитан второго ранга Пивоваров? — выпалил боцман, снимая ногу с подставки.

— Да, я есть бывший капитан второго ранга Пивоваров, — с грустной усмешкой произнес инвалид и положил щетки в ящик. — Прикажете следовать за вами?

— Не имею права, товарищ капитан второго ранга, поскольку я есть бывший боцман с двести четырнадцатого сторожевика второго отряда. Боцман Муханов моя фамилия, если припомните. Вы мне, товарищ капитан второго ранга, первого мая сорок первого года самолично вручали грамоту и часы. Такие, значит, извиняюсь, дела.

И боцман Муханов привел Пивоварова в свою артель, накормил его, напоил и зачислил в штат.

— Я чего вас, товарищ капитан второго ранга, позвал к себе… Извиняюсь, конечно, — начал боцман, сложив на столе конопатые руки. — Тут, извиняюсь, такое распоряжение вышло, что если ты, положим, инвалид и живешь частным порядком, если тебе по твоему увечью или еще почему такому медицина не может устроить вид человека как бы вроде здорового, чтобы, извиняюсь, в общественных местах не было заметно, то таких инвалидов требуется изолировать и направлять в инвалидные заведения. Такая вот, значит, инструкция, — закончил Аким Сильвестрович свою длинную речь и, засопев, снова разлил по стаканам водку.

— Да-да, я понимаю, — тихо произнес Пивоваров. — Я все хорошо понимаю и не осужу вас, Аким Сильвестрович, если вы…

— Да не об том я, товарищ капитан второго ранга! Не об том, Ерофей Тихоныч! — досадливо воскликнул боцман Муханов. — Не об том, об чем вы, извиняюсь, подумали! Вы подумали, что бывший боцман Муханов станет предавать своих, чтобы выслужиться перед начальством! Никогда этого, товарищ капитан второго ранга, не было и не будет! Не такой человек бывший боцман Муханов! — И Аким Сильвестрович решительно отодвинул от себя наполненный стакан, откинулся спиной к стене и дернул себя за ус. Лицо его покрылось разноцветными пятнами, резче обозначились места сочленения разных его частей, побелели шрамы и глаза.

— Что вы, Аким Сильвестрович! — потянулся к боцману длинным телом Пивоваров. — Я совсем не имел в виду, что вы… Но ведь инструкция! Вы же сами сказали! Я же понимаю, что вы не по своей воле! К тому же, как я вам уже говорил, меня обещали положить в госпиталь, сделать мне протез. Так что я вполне могу в этом смысле… как говорится… Ну, а если… Так что ж, ничего не поделаешь: там, однако, тоже люди живут, живые люди… не тюрьма ведь, не концлагерь немецкий…

— И-эх, товарищ капитан, товарищ капитан второго ранга! Вы, извиняюсь, меня очень даже удивляете. Я об чем толкую? Об том, что получил инструкцию, что должен составить список инвалидов, которые не могут… это самое, значит… А-а, черт их мать! В общем, которых надо отправлять! И список этот передать в милицию. А уж они там решат. Вот я об чем. Но я им никакого списка давать не буду, потому как хлопочу об том, чтобы нашей артели дали права инвалидного дома. И в райком партии, и в обком, и в Москву поеду, если потребуется. Вот я об чем. У меня зять в милиции работает — это я вам по секрету докладываю, — так он меня предупредил, чтобы я принял меры. Мужик он хороший, но тоже подневольный: ему прикажут — он сделает… А вам, товарищ капитан второго ранга, я чего хочу посоветовать… Извиняюсь, конечно. Я вам хочу посоветовать, чтобы вы пока пожили здесь, при артели. Место я вам тут подобрал, кровать там и всякое такое, а как документ оформлю на инвалидный дом, так, значит… Дело это волокитное, мать их, извиняюсь, под ватерлинию! По инструкции положено, чтобы имелся глухой забор высотой два метра сорок сантиметров и все такое прочее, чтобы народ… то есть, извиняюсь, всякие там любопытные… как бы мы есть и как бы нас нету. Это мне все зять объяснил, а я вам про это докладываю, потому как вы есть боевой офицер и мы вместе с вами служили в одном отряде и ничего плохого я об вас сказать не могу. Вот, извиняюсь, что я вам хотел доложить, а не то чтобы что другое. Так что вы поживите тут, а насчет госпиталя, так это я вам устрою немного погодя. Потому что на улице вам показываться нет никакой возможности. У меня те, которые рядом проживают, так и то исключительно по темному времени — туда и обратно. Иначе загребут и фамилию не спросят. Я, извиняюсь, очень даже удивлен, как вам удалось столько времени у всех на виду… Которые на деревяшке или на костылях, как вы, так этих в первую очередь. А «тачаночников» — так тех давно замели. Вот я об чем, чтобы вы не подумали чего худого про боцмана Муханова… — Боцман перевел дух, покрутил ус. — А теперь, товарищ капитан второго ранга, давайте выпьем… за упокой семьи вашей, за всех, которые калеки, которые пострадали и продолжают безвинно страдать по своей немощи. А вас я в обиду не дам — это уж точно, это я как перед корабельным флагом и гюйсом… чтоб никаких сомнений у вас не было.