Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

А Сашка Соловьев, отяжелев и разомлев от еды и выпитой водки, забыв о Матрене, спал, сидя за столом, положив кудлатую голову на согнутый локоть. Его очки, свалившись с носа, лежали среди объедков.

Из-за своего слабого зрения в армию он не попал даже добровольцем, но был оставлен на подпольную работу. Однако подпольной работы не получилось никакой: немцы в городишке пробыли меньше месяца, а среди подпольщиков оказался доносчик, выдавший четверых руководителей во главе с секретарем райкома. Выдал он их, скорее всего, от испуга, что если не выдаст сам, то выдаст кто-то другой. Подпольщиков, которые ничего не успели сделать, немцы повесили, а доносчика расстреляли уже свои. Про Сашку Соловьева либо забыли, что он тоже подпольщик, либо не приняли его всерьез. Правда, после того, как немцев изгнали, его некоторое время мурыжил районный особист, но и тот отстал от него после того, как окончательно прояснилась судьба всех несостоявшихся подпольщиков.

Сашка Соловьев спал и видел во сне Алену Яхонтову.

В Кремлевском кабинете Сталина только что закончилось заседание комиссии по присуждению Сталинских премий в области литературы, изобразительного искусства, музыки, театра и кино. Сам хозяин кабинета прохаживался по ковровой дорожке, предоставив членам комиссии самим разбираться, кто из их коллег какой премии достоин. Он еще до заседания просмотрел представленные списки, поставил вопросительные или восклицательные знаки напротив некоторых фамилий и особенно внимательно прислушивался, когда отмеченных им кандидатов в лауреаты представлял тот или иной член комиссии.

Едва закончил свое выступление генеральный секретарь правления Союза писателей СССР Александр Александрович Фадеев, Сталин остановился и спросил:

— Вы всех учли в своем списке?

— Как будто всех, товарищ Сталин, — ответил Фадеев и замер, по опыту зная, что Сталин имеет в виду еще кого-то, не вошедшего в списки.

— А как вы относитесь к последней книге писателя Алексея Задонова?

— Лично мне, товарищ Сталин, его книга понравилась, хотя в ней имеются существенные недостатки, — дипломатично ответил Фадеев.

— Так она вам понравилась или нет? — настаивал Сталин, остановившись напротив Фадеева.

— Понравилась.

— Мне она тоже понравилась. Даже и с недостатками. Более того, мне кажется, что это одна из лучших книг о войне. Если не лучшая из них.

— Да, товарищ Сталин, вы абсолютно правы.

— Странно, что при таком совпадении наших взглядов на книгу писателя Задонова вы не включили его в список лауреатов.

Фадеев промолчал. Он знал: оправдываться нет смысла. Более того, разгромная статья о книге Задонова была написана не без участия самого Фадеева, а сама статья писалась по требованию Сталина.

— Вот так всегда бывает, — произнес Сталин, ни к кому не обращаясь. — Стоит появиться где-нибудь критической статье о ком-то из писателей, даже очень хорошем, как он уже считается писателем нехорошим… А между тем ошибки случаются у всех. Даже у товарища Фадеева. Хотя в целом его деятельность нас вполне удовлетворяет… — Помолчал, сделал несколько шагов к двери, повернулся, спросил: — Так что будем делать с писателем Задоновым?

— Я думаю, что его надо включить в список лауреатов, — произнес Фадеев.

— Так включите, — ткнул в его сторону черенком трубки Сталин. И добавил: — Хороших писателей надо поощрять особенно, иначе они могут подумать, что их творчество никому не нужно. Берите пример с товарища Михоэлса: он всегда четко обосновывает свои кандидатуры, никого не забывает и даже включает в список таких артистов и режиссеров, о которых сам знает понаслышке. Остается пожалеть, что казна у нас не резиновая и всем дать премии мы не можем. — И, после короткой паузы: — Думаю, на этом заседание можно закрыть.

Все встали и потянулись к выходу, произнося одно и то же:

— До свидания, товарищ Сталин.

Но Сталин никому не отвечал, иногда лишь кивал головой, набивая табаком трубку.

Лишь Михоэлс задержался, остановившись возле Сталина, и попытался разъяснить свою позицию:

— Что касается львовского театра, товарищ Сталин, то я как раз собирался туда поехать и лично убедиться в том, что рецензии на его постановки вполне объективно отражают…

— Так почему же не поехали? — перебил Сталин Михоэлса.

— Да все как-то то одно, то другое, — стал оправдываться Михоэлс.

— Однако на премию все-таки выдвигаете, — не принял оправданий Сталин. — Впрочем, у вас еще имеется время убедиться в своей точке зрения.

— Да-да, товарищ Сталин! Большое спасибо! — воскликнул Михоэлс, кивая головой после каждого слова. — Сейчас же и отправлюсь, — пообещал он и решительно зашагал к двери. И уже оттуда, открыв дверь и повернувшись к Сталину всем телом: — До свидания, товарищ Сталин! Большое спасибо!

Но Сталин уже стоял к двери спиной, продолжая возиться со своей трубкой.

Едва члены комиссии по присуждению покинули кабинет, как заглянул Поскребышев и доложил, что в приемной ждет Абакумов.

— Проси, — тихо произнес Сталин.

Абакумов вошел стремительно, прижимая левой рукой к бедру красную папку. На нем зеленый приталенный китель с широкими генеральскими погонами и орденскими планками, черные брюки с красными генеральскими лампасами, начищенные до блеска ботинки. Приблизившись к Сталину, он произнес приятным баритоном:

— Здравия желаю, товарищ Сталин.

Сталин кивнул головой, протянул руку, слегка пожал широкую крестьянскую ладонь министра и указал на стул.

Абакумов сел, раскрыл папку, стал докладывать. Сталин слушал, прохаживаясь вдоль стола: десять шагов к двери, десять шагов обратно.

— Я собрал все данные о лидерах еврейских организаций, пользующихся наибольшим влиянием на территории Палестины, и возглавляющих государство Израиль, в соответствии с резолюцией ООН, принятой в октябре этого года, — докладывал министр госбезопасности. — Большинство из них так или иначе связаны с сионистскими организациям. Но одни, наиболее радикальные, настаивают на вооруженном захвате всей территории так называемой Цизиордании, в том числе Иерусалима, который тем же решением ООН получил статус самостоятеного города, другие рассчитывают на поддержку ООН и мировых держав. Однако в одном они сходятся бесспорно: поскольку евреи являются богоизбранным народом, народом Библии, постольку имеют право владеть всеми библейскими землями. При этом на них не должны проживать никакие другие народы, кроме еврейского. Эту расовую политику нетерпимости наиболее последовательно пропагандируют такие лидеры сионистов, как Менахем Бегин, Ицхак Шамир, Бен Гурион, Голда Меир, Леви Эшкол и другие, известные своими связями с нацистами и сотрудничеством с ними, задолго до начала войны. Ицхак Шамир, например, был арестован англичанами в 1941 году «за терроризм и сотрудничество с нацистским врагом». В ту пору они открыто поддержали Гитлера и его притязания на главенство в Европе. Сионисты, как известно, во главу угла ставят чистоту крови. Расовая идеология сионизма стала в свое время основой для расовой идеологии нацизма, — пояснил Абакумов и посмотрел на Сталина. Однако тот никак не прореагировал на его пояснение. И Абакумов продолжил: — Добиваясь своих целей, Бегин и Шамир организуют террористические акты против англичан и арабов. Так, они недавно взорвали гостиницу, в которой проживали английские офицеры и их семьи. Погибло несколько сот человек. Антисемитские погромы в некоторых странах, призванные запугать евреев и понудить их к бегству в Палестину, — тоже дело рук сионистов. Когда иракские евреи отказались переселяться в Палестину, люди Бегина из террористической группы под названием «Иргун» устроили там несколько взрывов в синагогах. И напуганные евреи ринулись в Палестину…