Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

Живет Петька Лопухов не в центре, но и не на самой окраине. Вот минует школу-семилетку, свернет в переулок — и дома. Школа кирпичная, одноэтажная — буквой «П» с длинной перекладиной и короткими ножками. Построили школу перед революцией местные купцы, построили в складчину, строили на века, основательно, чтобы память о себе сохранить у потомков. Так она и стоит, но память о купцах изгладилась, а когда-то красовалась над входом мраморная доска с именами доброхотов и указанием, кто сколько рублей на школу пожертвовал. Впрочем, Петька этой доски уже не застал.

Школа вытянулась длинной черной дырой на фоне звездного неба. Она окружена черными же деревьями, кустами и невидимой чугунной оградой. Петька идет вдоль этой ограды и свистит уже еле-еле, потому что слушать его здесь некому. И по сторонам он не смотрит. А чего смотреть-то? Здесь он родился, вырос, в этом городишке он может ходить с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться. Даже после двух стаканов водки и с такой вот тяжелой сумкой в руках.

Петька уже почти миновал школьный забор, когда между деревьями засветилось окошко. Неяркий свет керосиновой лампы, свет, который не прячется за ставнями и шторами, был неожиданен и странен. Петька остановился и поднял было руку, чтобы поскрести в затылке, но вовремя сообразил, что это светится окошко флигеля, в котором обитает директор школы Сашка Соловьев. Значит, Сашка вернулся из области, куда уезжал вчера по своим директорским делам.

Петька некоторое время стоит в раздумье, наконец решается, продвигается немного вдоль забора, безошибочно находит в нем дыру, в которую и протискивает свое большое тело. К Сашке Соловьеву он не заходил недели, почитай, две-три, и Петьку подмывает похвастаться перед ним последними районными новостями, то есть новым «хозяином» и теми переменами, которые ожидают район, но о которых известно пока лишь одному Петьке.

Хвастаться перед Сашкой Соловьевым Петьке доставляет особенное удовольствие: хотя его бывший одноклассник и закончил институт, читает каждый день газеты и книги, хотя в районе все его величают по имени-отчеству, а Петьку только изредка, жизни он все равно не знает и устроиться в ней как следует не способен. Разумеется, сам Сашка так не считает, но Петьку не обманешь: Петька знает цену жизни, ее настоящую цену, а не ту, о которой кричат по радио и пишут в газетах.

Но, странное дело, Петьке почему-то всякий раз заново надо доказывать Сашке свое над ним превосходство, и это иногда Петьку ужасно злит. Тем более что Петька не имеет права рассказывать Сашке обо всем, что ему известно о жизни районного начальства и кое-что — областного, и тем самым подтверждать это самое превосходство. А не может потому, во-первых, что давал подписку держать язык за зубами; во-вторых, трепотня до хорошего не доводит, потому что властям не нравится, когда о них треплются на каждом углу. Но, с другой стороны, носить в себе столько тайн и секретов Петька просто не в состоянии, и ему надо время от времени хотя бы намеками кому-то об этих тайнах и секретах поведывать. Жене нельзя: растреплется по всему свету. Капитану Вежликову — все что угодно и о ком угодно, только не о себе. А для Петьки важнее всего показать самого себя, а все остальное — только фон. Остается один лишь Сашка Соловьев, потому что Сашка — могила и стучать на Петьку не станет. Он еще в школе отличался замкнутостью и умением слушать других. К нему шли со своими тайнами все — и мальчишки, и девчонки. Но никто никогда не слышал, чтобы он рассказывал о ком-нибудь. И о себе тоже. Такой это человек.

Единственным недостатком Сашки Соловьева была неспособность понимать намеки. А еще он — по своей ученой глупости — считает, что чем выше человек стоит, чем больше у него власти, тем он умнее и святее. Насчет ума Петька готов согласиться, а что касается святости, то тут у него не только наличествуют сомнения, но и полная уверенность, что власть и святость — вещи совершенно не совместимые. Однако эта несовместимость вызывает у Петьки не осуждение, а восхищение, потому что рассуждения и идеи — это одно, а жизнь — совсем другое. И нечего над этим кажущимся противоречием ломать себе голову и свинчивать мозги всякими книжками: все и так ясно, как божий день.

Прежде чем толкнуть дверь, Петька приблизился к освещенному окну и посмотрел, что там, в комнате, делается.

Там, внутри, ничего особенного не делалось: Сашка Соловьев сидел за столом, накрытом синей клеенкой и заваленным всякими книгами и тетрадями, что-то читал сквозь толстые очки и пил чай из алюминиевой кружки. Скорее даже и не чай, а просто кипяток. Потому что откуда у Сашки чай? — его и в областных-то магазинах днем с огнем не сыщешь. Разве что в московских. Рядом с Сашкой на столе деревянная солонка, несколько ломтей черного хлеба, а в блюдце постное масло. Сашка макал хлеб в масло, посыпал солью и рассеянно жевал, скользя глазами по строчкам.

Петька оглядел комнату — в ней ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз. С потолка свисала керосиновая лампа, прикрытая шелковым абажуром, прожженным в нескольких местах. На потолке от лампы темный круг копоти. Из полумрака выступает кособокий платяной шкаф, узкая холостяцкая кровать, накрытая тощим одеялом; рамки с фотографиями и картинами, нарисованными неумелой детской рукой, пятнают стену.

Не изменился и сам хозяин: все такой же худой, бледный и, можно сказать, несчастный. Да и откуда взяться у молодого мужика счастью, если от него в прошлом году ушла жена?

Петька поставил сумку на землю и тихонько постучал в окно толстыми и твердыми, как железо, ногтями: трам-тарарам-там-там-там-там!

Сашка Соловьев поднял голову, глянул в окно поверх очков. Хотя он по стуку должен догадаться, кто там стучит в его окно, но радости Петька на Сашкином лице не заметил. Впрочем, и досады тоже.

— Заходи, там открыто! — крикнул Сашка и показал на дверь.

Петька помедлил немного, не зная, идти ли ему с сумкой, или оставить ее здесь, но, подумав, решил, что оставлять опасно: собака какая-нибудь бездомная может распотрошить ее в два счета, и в комнату директора школы он вступил так, словно в сумке ничего нет — так, ерунда какая-нибудь.

— Чай будешь? — спросил Сашка, протягивая Петьке худую узкую ладонь.

— Да нет, я уже похлебамши маленько, — скромно отказался Петька, присаживаясь на Сашкину кровать. — А ты чего, ужинаешь никак?

— Да так… Приехал только что из области.

— Достамши что-нибудь? — поинтересовался Петька, уверенный, что Сашка проездил впустую.

— Кое-что, — ответил тот и показал на стопки в углу комнатушки. — Тетрадей немного достал, кое-какие учебники, книги.

Стопки были большие, явно тяжелые, и Петька, любящий во всем ясность, задал уточняющий вопрос: