Вриндаванлал Варма - Мриганаяни

Наконец султан обратил на них внимание и велел подойти.

— Как звать? — спросил он всех по очереди.

Каждый назвал своё имя.

— Кто позволил вам пройти за занавес?!

От страха у слуг отнялся язык.

— Кто звал вас сюда?! Отвечайте!..

Слуги слышали крики о помощи и не могли оставаться равнодушными, но оправдываться перед султаном не смели. Только у одного хватило мужества, и он сказал:

— Повелитель сам приказал спасти их.

— Негодяи! — взревел султан. — Выходит, это я приказал вам прийти сюда!

Теперь слуги поняли, почему никто, кроме них, не поспешил на помощь. Но было уже поздно. Дрожа от страха, стояли они перед султаном и ждали своей участи.

Насир-уд-дин распорядился:

— Они посмели взглянуть на женщин, поэтому отделить их головы от туловища! А руки, которые коснулись жён моих, отрубить!

Бедных слуг схватили и увели.

Приказ султана был выполнен тотчас же.

— Матру, у меня пропала всякая охота смотреть, как они купаются, — сказал Насир-уд-дин охрипшим голосом. — Придумай новую забаву.

Однако на сей раз изобретательность покинула даже Матру.

Тогда Насир-уд-дин сам придумал новую игру, и перепуганным насмерть женщинам волей-неволей пришлось его развлекать.

Всё, что случилось в тот день, видело голубое озеро. В своих вечно вздымающихся волнах погребло оно воспоминание о жестокости султана.

Брат Сикандара Джалал-уд-дин [213] Брат Сикандара, Джалал-уд-дин… — Здесь и дальше, в главе 72, Вриндаванлал Варма допускает неточность: Джалал-уд-дин не брат, а сын Сикандара Лоди и был казнен не Сикандаром (как это явствует из романа), а своим братом и преемником Ибрахимом Лоди (1517–1526) , намереваясь основать свой собственный султанат, поднял в районе Джаунпура знамя восстания. Сикандар двинулся на Джаунпур, но Джалал-уд-дин ускользнул от него и ушёл в Антарвед. Разрушив Джаунпур, Сикандар повернул на Антарвед и по пути присоединил к своему султанату Лакхнау. Сам по себе город Лакхнау был небольшим, но обширные земли, окружавшие его, славились своим плодородием.

Местные муллы и маулви, которым покровительствовал Сикандар, чтобы поднять свой престиж, провозгласили:

— Мы готовы вступить в диспут о вере с любым индусом. Пусть придёт, мы ждём его!

Но индусы понимали, что принять их вызов — значит, пойти на верную смерть. И только Бодхан, который почти три года ходил по святым местам и теперь возвращался из Айодхьи в Матхуру, во Вриндаван, принял вызов.

Дхоти и рубашка из ослепительно белой, но толстой и грубой ткани, голова обрита, оставлен лишь длинный пучок волос, прикрытый небольшим тюрбаном, босые ноги, в руках ни посоха, ни палки… Смех охватил воинов, когда они увидели Бодхана. Но муллы нахмурились.

Зал, отведённый для диспута, был переполнен. Прибыл и сам Сикандар и уселся на высокий трон.

— Бог один?

— Один! — ответил Бодхан. — Только один! И он — во всём!

— Суфии [214] Суфий — последователь суфизма, аскетического направления в мусульманстве, возникшего в VIII веке говорят то же самое, но они заблуждаются! Мы же утверждаем, что бог существует вне всего. Попробуй докажи, что это не так!

— Всевышний — во всём и в то же время вне всего. Так говорят шастры, риши. Даже поэты и те это утверждают.

— Ну, хорошо, значит, ты признаёшь, что бог существует вне всего! А теперь ответь, сколько есть путей в рай: один или несколько?

— Сколько людей, столько путей.

— Выходит, что рая можно достичь, даже поклоняясь деревьям, камням и животным?

— Да, если только это поклонение искренне и исходит из глубокой любви к богу.

— Значит, поклоняясь статуям, можно попасть в рай?

— Да.

— Но статуя — кусок камня.

— Статуя не камень. Прежде всего она символ почитания всевышнего.

— Ваши йоги называют бога бестелесным Брахмой. Есть ли у тех, кто почитает камень, ещё какие-нибудь боги, кроме Брахмы?

— И да и нет. Это зависит от глубины познания верующего и его любви ко всевышнему.

— А существует ли какое-либо различие между глупостью и разумом?

— Да, существует! Глупость — первая ступень разума, разум же — вторая ступень глупости.

— Что ты мелешь! — вскричал Сикандар.

— Я верно сказал, повелитель! — ответил Бодхан.

— Ты пришёл сюда участвовать в диспуте или оскорблять учёных?! — гневно спросил Сикандар.

Но брахман не сдавался.

— Я пришёл сюда, чтобы доказать истину, — произнёс он спокойно и бесстрашно. — Если мои слова пришлись вам не по вкусу, прикажите — и я уйду!

Но бодхану не хотелось оставлять поле битвы, да и маулви не могли допустить, чтобы их противник ушёл с диспута с высоко поднятой головой. Ни Бодхан, ни муллы не стремились к истине, главное для них было — возвысить свою веру. У Бодхана была отвага, муллы чувствовали за собой силу.

Толпившиеся в зале воины-мусульмане сперва было приняли этого брахмана, который осмелился один явиться пред муллами, за сумасшедшего, но вскоре оценили его мужество: «Отважный он человек! Не брахман, а настоящий воин. Спаси его, всевышний, от гнева султана!»

— Ты вот сказал: «Прикажите — и я уйду», — обратился один из маулви к Бодхану. — Но разве возможно это, бирахман? [215] Бирахман — искаженное «брахман» Ты уйдёшь отсюда, лишь когда признаешь своё поражение и примешь ислам.

— Моя вера не хуже вашей, почему я должен отречься от неё? — бесстрашно возразил Бодхан.

— Неверный! Неверный! — вскричали маулви.

— Откуда ты? — спросил Сикандар.

— Из Гвалиора, — ответил Бодхан.

— Значит, шпион Ман Сингха?!

— Нет, я не шпион. Я поссорился с раджей и покинул Гвалиор.

— Неправда! Ложь!

Диспут кончился. Все ждали, что скажет султан, однако он обратился к маулви:

— Решайте сами, что с ним делать.

Только теперь Бодхан наконец понял, что его ждёт. Недолго посовещавшись, маулви объявили:

— Прими ислам, не то расстанешься с головой!

Твёрдым, недрогнувшим голосом Бодхан сказал:

— От веры своей не отступлюсь! Рубите голову — она всё равно принадлежит не мне, а богу!

— Опять он болтает, как суфий! — воскликнул Сикандар.

Бодхан стоял неподвижно, словно статуя, сложив руки на груди.

«О аллах, за что предают его смерти?» — в смятении спрашивали себя мусульманские воины. Но чем они могли ему помочь? Ведь Делийским султанатом правил жестокий Сикандар и всесильные муллы…

Бодхана отдали палачам. Жрец и во время казни был спокоен и бесстрашен.

«Всевышний — во всём: во мне и в палаче, в мече палача и в моей голове. Поэтому всё и все равны… Но ведь и в Лакхи и Атале тоже бог!.. Тоже?! Да, тоже!.. Так почему же я не признал, что они равны?.. Тогда речь шла о варнах… Что было, то было, сейчас в душе моей нет зла. Ни к Сикандару, ни к маулви — ни к кому!»