Вриндаванлал Варма - Мриганаяни

Глядя на спокойное, сосредоточенное лицо брахмана, палач медлил.

— Чего ждёшь? — сказал Бодхан. — Кончай!

Рука палача дрогнула.

— Кончай же!

Суровый окрик брахмана придал палачу силу. Меч со свистом рассёк воздух, и Бодхан отошёл в мир иной.

Когда Сикандару и маулви сообщили, что казнь над жрецом свершилась, по залу прошёл ропот: воины были недовольны. Тогда Сикандар решил задобрить их. Деяния Сикандара, последовавшие за казнью беззащитного брахмана, навсегда запятнали страницы истории: Сикандар приказал отдать дома индусов на разграбление, а захваченное добро поделить между воинами…

И тогда в Северной Индии вспыхнул мятеж, который не смогли вызвать ни разрушение статуй, ни уничтожение храмов, и пламя его охватило Антарвед и близлежащие земли.

Но ни муллы, ни сардары, ни сам Сикандар ещё не понимали, что Делийский султанат уже утратил своё былое могущество, и по-прежнему замышляли всё новые и новые походы, Главными противниками Дели были Гвалиор и Мевар. Переход от Дели до Гвалиора потребовал бы много времени, поэтому Сикандар решил построить Агру и, сделав её второй столицей, превратить в огромный военный лагерь. Тогда, думал Сикандар, он легко справится с Гвалиором, а потом и с Меваром.

На северо-восточном склоне горы, на которой стояла Гвалиорская крепость, за четыре года вырос роскошный дворец, названный в честь Мриганаяни «Гуджари-Махалом», К одной из его стен был подведён канал, бравший своё начало у деревни Раи.

В длину Гуджари-Махал имел полтораста локтей, в ширину — сто двадцать пять. В нижней части, в самом центре дворца, был устроен бассейн, наполнявшийся водой из канала. Вокруг бассейна — залы. Верхняя часть дворца представляла собой открытую площадку, окружённую красивыми павильонами и башенками. Двери покоев были сделаны наподобие свадебного навеса. А башенки, павильоны и перегородки напоминали об украшениях Мриганаяни: их было не много, зато все удивительно красивы.

Над Гуджари-Махалом вздымалась крепостная стена, к югу от него высился Ман-Мандир.

Строительство Ман-Мандира только что было завершено, и для переселения в новый дворец наметили рангпанчми [216] Рангпанчми — пятый день праздника холи . Как всегда в дни холи, Гвалиор предавался веселью, когда же пришёл рангпанчми, люди словно опьянели. Ман Сингхи народ, казалось, слились воедино в этой радости.

В день, когда раджа переселялся в Ман-Мандир, воины повязали шафрановые тюрбаны [217] Шафрановый цвет считается у индусов священным непомерной высоты, чем-то напоминавшие знамя Ман Сингха: во всяком случае, они были того же цвета. Горожанки нарядились в пёстрые одежды.

Наяк Байджу долго примерял разные наряды, но в конце концов надел свою старую одежду, — правда, на голове его тоже высился тюрбан. Затем он украсил вину цветами, помолился Сарасвати [218] Сарасвати — богиня красноречия, наук и искусств и отправился к радже.

Ман Сингх привёл Мриганаяни из Гуджари-Махала в Ман-Мандир. Поднявшись на открытую площадку дворца, Мриганаяни увидела с одной стороны храм Вишну, поразивший её тончайшей резьбой на стенах, с другой — большую библиотеку, с третьей — приёмный зал, где должен был выступать Байджу, и с четвёртой, напротив храма Вишну, — ещё один зал, небольшой, но столь же красивый, как и приёмный.

— Только поэтичность вашего воображения могла создать подобный дворец! — сказала Мриганаяни.

— Поэтичность, но не моя, а твоя. Когда я не мог объяснить мастерам, чего хочу от них, на помощь мне приходила любовь. Мастера воплотили в камне твою поэтичность и мои чувства.

Мриганаяни вспомнила своё прошлое. Ночь, мачан, искрящиеся в лунном свете волны реки; качающиеся в забытьи колосья, дремучий лес, а дальше — высокие холмы…

«Дворец всегда будет напоминать мне о родных местах! — с восторгом подумала она. — Его шпили — вершины гор, а купола башенных павильонов — кроны ачаров и кхирни».

Ман Сингх увидел, как на лице Мриганаяни, словно соперничая друг с другом, заиграли очарование молодости и красота материнства: у Мриганаяни к этому времени уже было два сына — Бал Сингх и Радж Сингх, которых Лакхи нежно называла Бале и Радхе.

— Сегодня ты услышишь новую замечательную песню наяка Байджу, — сказал он.

— А после этого мы пойдём в мои покои. Я хочу петь и танцевать перед вами тандав. Давно готовилась я к этому дню! — радостно ответила Мриганаяни.

— О, это, конечно, будет восхитительно!

— Опять вы смеётесь надо мной!

— А ты запрети — и я не буду смеяться, я ведь послушный.

— Насколько вы послушны, мы увидим, когда пойдём в мои покои! Кстати, вы не боитесь? Сегодня ведь рангпанчми!

— А чего мне бояться! Ещё неизвестно, кто кого разукрасит!

— Конечно, я вас!

— Я не стану огорчаться: твоя победа — это и моя победа.

— Так, так! Выходит, в любом случае победителем останетесь вы!

Они засмеялись. И казалось, их смеху вторили стены, шпили и купола Ман-Мандира.

Снизу донеслись голоса.

— Мне пора, — сказал Ман Сингх.

Они расстались.

После богослужения в храме Вишну все отправились в приёмный зал, где должен был выступать Байджу.

Наверху, за ажурной перегородкой из камня, сидели женщины: восемь рани отдельно, Мриганаяни рядом с Лакхи. Чуть поодаль от них разместились знатные горожанки.

Наяк Байджу пел хори:

В пении Байджу чудеснейшим образом сочетались нежность голоса и мастерство исполнения.

Виджая Джангам, аккомпанировавший ему на танпуре, не выдержал.

— Разве может инструмент состязаться с голосом! — восторженно воскликнул он.

Рани не уснули, потому что был день, но пение их совершенно не интересовало, и они без умолку болтали.

Старшая ради приказала служанке отнести Мриганаяни и Лакхи два пакетика бетеля на золотом подносе.

Когда служанка подошла к ним, одна из женщин переглянулась со своей соседкой, опустила глаза и затем посмотрела на Мриганаяни. В её взгляде Мриганаяни почудилось предостережение. Но она всё же взяла пакетик и завязала его в край сари.

Лакхи, оторвав взор от Байджу, тоже взяла бетель и кивнула старшей рани в знак благодарности. Однако когда она хотела положить его в рот, Мриганаяни схватила её за руку.

— Спрячь, — шепнула она.

Лакхи вопросительно посмотрела на подругу. Взгляд Мриганаяни, казалось, говорил: «Не ешь, здесь что-то неладно». А вслух она сказала:

— Это — большая честь для нас! Не каждому старшая рани посылает бетель…

Служанка, поклонившись, ушла.