Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Мы решили дать тебе деньги…

У меня вырвался вздох облегчения.

– Это очень достойно с вашей стороны, – искренне сказал я. – Огромное спасибо.

– На определенных условиях, – добавил Джордж, даже не дав себе труда ответить на мои слова благодарности. Пошло-поехало, подумал я. – Прежде всего совершенно очевидно, что в течение следующих двух лет тебе придется жить скромно, пока твои долги не будут уменьшены до приемлемого уровня.

– Да, конечно, – согласился я. – Уверен, что не буду против круглый год проводить в Вудхаммере.

Я старался не думать о том, как на это прореагирует Сара, и сказал себе, что буду возить ее в Лондон на короткое время.

Но Дьюнеден, черт его побери, точно знал, о чем я думаю.

– Патрик, Вудхаммер уж очень близко к Лондону, – заметил он. – А в Лондоне слишком много искушений, чтобы потратить деньги. К сожалению, мы должны посоветовать тебе закрыть Вудхаммер по меньшей мере на два года, а дом в Лондоне на Курзон-стрит сдать, чтобы увеличить доходы. Твой кузен и я возьмем документы на право собственности этим лондонским домом в качестве обеспечения той крупной суммы, которую мы тебе предоставим. На мой взгляд, этот городской дом не имеет смысла продавать, поскольку ты не окупишь безумных затрат на него. Лучше его сохранить, если можешь, исходя из предположения, что стоимость недвижимости будет возрастать.

– Но послушайте, – встревожился я, – если нельзя жить в Лондоне и вы не позволяете мне жить в Вудхаммере, то где, черт возьми, нам жить?

Я знал ответ, еще не закончив вопроса. Именно тогда впервые понял, что на самом деле значит фраза «испугаться до смерти».

– Конечно в Кашельмаре, – удивленно ответил кузен Джордж. – Где же еще?

Я открыл было рот, чтобы сказать «Никогда!», но тут же закрыл его. Лучше пока подыгрывать им. Сейчас был самый неподходящий момент заявлять, что никакие канаты в мире не могут снова привязать меня к Кашельмаре.

– Не стану притворяться, я бы лучше себя чувствовал в Вудхаммере, – заявил я после неприлично длинной паузы, – но если вы говорите, что я должен жить в Кашельмаре, вероятно, так тому и быть. Есть ли еще какие-то условия?

Роль спикера теперь взял на себя Дьюнеден:

– Ты должен дать нам слово, что не будешь участвовать ни в каких азартных играх ни сейчас, ни в течение ближайших двух лет.

– Хорошо. Знаю, что вел себя глупо. Я дам вам слово. Когда я смогу получить деньги?

– Есть еще одно условие, о котором мы пока не говорили.

– Да? – Я едва скрывал раздражение. – Какое?

– Мы категорически требуем, чтобы ты в будущем разорвал все контакты с Родериком Странаханом.

Последовала еще одна пауза. Лучи утреннего солнца наискосок падали на роскошный аксминстерский ковер [9] Аксминстерский ковер – бархатный ковер с большими вытисненными цветами. , под открытым окном по Брутон-стрит в направлении Беркли-сквер прогрохотали два ландо.

Я встал. Наступает момент, когда мужчина должен встать, и хотя я знал за собой много недостатков, но знал еще и одну добродетель, которую никто никогда не подвергал сомнению.

Я всегда предан друзьям.

– В таком случае, джентльмены, – заявил я, – нам больше нечего обсуждать. Сохраните при себе ваши деньги. Я не торгую моей дружбой с Родериком Странаханом, какую бы цену мне ни предлагали, даже ту, которую хотели предложить вы.

Это потрясло их. Они уставились на меня, словно не могли поверить своим ушам, и, видя ошеломленное выражение на их лицах, я наслаждался местью за все их сование носа в мои дела, проповеди и диктаторские требования.

– Ты, конечно, говоришь это не всерьез, – выдавил наконец Дьюнеден.

– Ты не можешь себе позволить поступить иначе! – вскипел кузен Джордж, горячась на свой обычный манер.

Я не мог себе вообразить другого замечания, которое придало бы мне больше решимости отказаться от их денег.

Дьюнеден смотрел на меня глазами серыми, как озеро во время дождя в Кашельмаре. Внешне он ничуть не походил на моего отца, но все же очень напоминал его. И вдруг непонятно почему я вспомнил давний разговор с отцом, он тогда предупреждал меня об опасностях мира и об отталкивающих сторонах половых отношений. Каждый раз вспоминая этот разговор, я чувствовал себя больным, как и в тот миг, глядя в глаза Дьюнедена. В них я увидел скрытое выражение, которого поначалу не смог понять. Потом догадался, что он жалеет меня, и от этого так разозлился, что тут же перестал чувствовать себя больным. Возможно, я и запутался в своих финансовых делах, но ни один человек не имеет права смотреть на меня с жалостью или презрением, и уж никак не тот, кто предложил мне заем на таких чудовищных условиях и почти три недели превращал мою жизнь в ад.

– К чертям вас обоих! – бросил я, возвращая его презрение и позволяя себе роскошь сказать ему без обиняков, что́ он может делать со всеми своими грязными деньгами. Потом развернулся, вышел из дома и взял кеб до Темпл-Бара.

Полчаса спустя я сидел перед Ратбоном в его кабинете в Саржентс-Инн и давал ему указания заложить Вудхаммер-холл.

Когда дело было сделано, настроение у меня улучшилось, и я с облегчением понял, что в закладе имущества нет ничего такого уж страшного. Напротив, Ратбон был очень доволен и отметил, что я сделал большой шаг к выходу из моих трудностей, позволяющий консолидировать мои долги.

– Но тем не менее, милорд, – предупредил он меня, – вам категорически рекомендуется вести некоторое время скромный образ жизни, если вы не хотите оказаться перед необходимостью продавать ваше имущество.

– Да, конечно, – мягко ответил я. – Понимаю.

Я испытал такое облегчение, освободившись от кузена Джорджа и Дьюнедена, что меня не могла расстроить даже мысль о будущей скромной жизни. От Ратбона я поехал домой по залитым солнцем улицам, в тот же самый день вернулся в Вудхаммер и с радостью сообщил Саре, что наши неприятности на ближайшие месяцы преодолены.

– Значит, мы сможем прямо сейчас поехать за границу! – воскликнул я, с любовью целуя ее. Я так радовался тому, что не разочарую ее отказом от наших планов.

Мы прекрасно провели время на Континенте, хотя на севере бушевала Франко-прусская война, а поскольку Париж находился в осаде, у меня не осталось выбора – лишь держаться моего плана и плыть прямо в Италию.

– Если бы мы не откладывали нашу поездку столько раз! – Сара пыталась говорить с одним лишь сожалением, но скрыть обвинительной интонации ей не удалось. – Теперь я не увижу империю во всей ее славе. Все говорят, что Париж больше никогда не будет таким, как прежде.

К счастью и к моему большому облегчению, итальянское общество открыло нам свои двери, стоило только ступить на итальянскую землю. Когда же нас забросали приглашениями в загородные имения, городские особняки, оперы, театры и салоны, Сара быстро отошла от своего разочарования. Жена пользовалась большим успехом; к поездке она обновила гардероб, и, хотя я немного устал от утомительной светской жизни в Риме, Венеции и во Флоренции, но гордился, когда видел, какое Сара производит впечатление на итальянцев своим изяществом. Нам все же удалось урвать пару спокойных дней у северных озер, и я написал несколько восхитительно ярких акварелей озер Комо и Маджоре. Я был бы счастлив рисовать целыми днями, но Сара сетовала на мое пренебрежение, а ее беспокойство напоминало мне, что еще предстоит объяснять ей, какую жизнь нам придется вести в будущем.