Джеймс Пайк - В индейских прериях и тылах мятежников [Воспоминания техасского рейнджера и разведчика]

В Наполеоне я выпилил в палубе 5 больших люков — чтобы можно было как можно быстрее уложить в трюм груз — и после того, как это было сделано, люди начали загружать все его пространство военным снаряжением. Ящики были сделаны очень небрежно и часто разламывались, и тогда я снова сколачивал их. В них содержались все виды сбруй и упряжи. Кроме того, пароход взял большое количество пуль и артиллерийских снарядов, а также полную артиллерийскую батарею и 65 фургонов — все это отправлялось в Форт-Скотт, Арканзас, для нужд армии Бена Маккалока. На следующее утро рядом с нами появился пароход побольше — «Мэри Кин», — а, сообщив капитану, что плохо себя чувствую, устал, а посему решил уехать Мемфис. Ему не хотелось расставаться со мной, но, видя, что я действительно не здоров, он возражать не стал. Лучшей моей шуткой стало мое заявление, что я хочу записаться в армию, и что, по действующему в Конфедерации закону он не имеет права отговаривать меня. На борту «Кин» я увидел множество офицеров мятежников — все в новых мундирах и длинных перчатках и важные, словно британские лорды. Я лишь мельком заглянул в каюту, и этого оказалось вполне достаточно для меня — я мгновенно вернулся на палубу и смиренно устроил свое скромное «я» на куче мешков с кофе.

Желчная лихорадка вновь вернулась ко мне — я ужасно страдал. В Мемфисе я остановился в «Woodruff House» — аккуратной маленькой таверне, хозяйкой которой была женщина по имени Смит, чей муж служил в армии мятежников и в то время находился в Форт-Пиллоу. В этом доме я больным пролежал около недели, а когда достаточно окреп, чтобы идти дальше, я снова оказался взаперти, да еще похлеще, чем в Литтл-Рок.

Первое, что я сделал, — так это обошел все вокзалы, и на каждом из них обнаружил охранника-прово, который следил за каждым проезжающим. Я поступил несколько безрассудно, задавая вопросы, но выяснил, что все ведущие в город дороги патрулируются. Именно тогда теннессийцы перемещали свои войска через Мемфис в Миссури, большая часть их находилась у Уилсонс-Крик.

Канцелярией прово руководил К. Х. Морган [18] Кэлвин Хант Морган — брат генерала Джона Ханта Моргана. — Прим. перев. — человек, очень похожий на знаменитого Джона Х. [19] Имеется в виду Джон Хант Морган — один из самых известных генералов Конфедерации. — Прим. перев. , и, обратившись к нему, я сказал, что я хочу попасть в графство Бурбон, штат Кентукки, где живут мои родители.

— Что ж, сэр, — ответил он, — вы должны привезти с собой двух уважаемых свидетелей, которых я знаю, и которые засвидетельствуют, что вы истинный южанин.

Я ответил, что поиск таких людей не имеет смысла, поскольку я был чужим в этом городе и ни с кем не был знаком дольше, чем с ним, после чего он сразу же объявил мне, что я не могу покинуть город. Услышав такое, я рассердился и заявил, что уйду и без пропуска, а он ответил, что арестует меня. Я тотчас направился к двери, и, поскольку возле нее не было часового, он не мог остановить меня. Я сказал полковнику, что я не думаю, что его рекомендация имеет хоть какое значение, как для меня, так и для любого другого честного человека, а затем немедленно пустился в путь.

Этот разговор происходил вечером, а ночью я продал свое мексиканское седло и все остальное, что имело отношение к моей лошади, так что теперь при мне не было иного багажа, кроме пары чересседельных сумок. Я решил немедленно, не взирая ни на какие опасности, покинуть Мемфис.

На следующее утро, когда я уже стоял на пороге, у находившейся в паре минут ходьбы от таверны лавки, я увидел огромную толпу — и как раз тотчас после этого она рассеялась — люди возвращались по домам. Возле лавки стояло множество повозок — в них были привезены товары — они готовились к отъезду, и мне подумалось, что это самый подходящий момент для побега. Я поспешил оплатить свои счета, а затем подошел к лавке и, приветствовав фермера, попросил его подвезти меня в его фургоне. Он тоже очень любезно приветствовал меня, а когда я попросил его взять на себя управление лошадьми, он охотно принял мое предложение. Я снял свою рейнджерскую рубаху, бросил ее в фургон и мы выехали. Люди прово патрулировали улицы и арестовывали любого подозрительного, в конце каждой улицы стоял пост, но часовые не остановили нас, поскольку они, очевидно, полагали, что мы оба фермеры. Потом мы с грохотом миновали два лагеря, в каждом из которых находилось около 5-ти тысяч человек, и, наконец, отъехав от города на шесть миль, я расстался с моим другом и пешком направился в Нэшвилл.

Возле Саммервилля меня остановила толпа — эти люди очень хотели знать, кто я такой, откуда я, куда иду, чем занимаюсь, каковы мои намерения, и пр. Им также очень хотелось выяснить мои политические взгляды. Я, конечно же, оказался мятежником. Мне сказали, что мне не стоит входить в город, лучше обойти, поскольку безопасно по нему могли пройти только хорошо известные всем мятежники. Тем не менее, ничуть не испугавшись, я вошел в городок, сразу же был задержан и передан в руки «комитета бдительности».

Узнав, что я был рейнджером, один из членов комитета — м-р Ривз — спросил, знаю ли я кого-нибудь из его однофамильцев в Техасе.

— Может, Кэлвина Ривза? — спросил я.

— Да, это мой брат, — ответил он. Затем он задал мне множество вопросов, на которые я ответил без запинки и так правдиво, что он мои сведения полностью совпали с теми, что владел Ривз. Мы оба служили в полку Джонстона, и наши воспоминания об этой службе точнейшим образом соответствовали друг другу. Допрос длился с полудня до самой темноты, после чего комитет заявил, что он удовлетворен, что все правильно, и мне сказали, что я могу продолжать свой путь. Но я не прошел и ста ярдов, как меня окликнули, и один из членов комитета спросил меня:

— Вы говорите, что идете домой?

— Да сэр, — ответил я.

— Вы живете в Париже, графство Бурбон, Кентукки?

— Да сэр.

— И вы намерены сражаться за Юг, не так ли? — мой допрос продолжался.

— Я знаю это так же твердо, как и самого себя, — сказал я.

— Вы уверены, что останетесь верны своим принципам, когда доберетесь туда? — спросил он.

— Да, сэр, совершенно уверен в этом, — ответил я.

— Знаете, — продолжал он, — очень многие кентуккийцы немного оробели — они не хотят воевать с Союзом, но в то же время им не нравятся аболиционисты. Я боюсь, что когда вы вернетесь туда, вы позволите им переубедить вас.

— Меня будет совсем нелегко переубедить, если дело до того дойдет, — сказал я шутливо.

— Но как же так получилось, — спросил он, — что вы идете пешком?

— Потому, — отвечал я, — что у меня нет лошади.

— Ну, тогда, — сказал он, — мы поможем вам. И в полном соответствии со своими словами они, сбросившись, собрали 8 долларов и 75 центов и отдали их мне.