Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Если Азербайджану идеология позволяет убивать армян, — осторожно начал Шапошников, — а Азербайджан, Борис Николаевич, захочет вернуть Карабах…

— Ну и шта-а, — махнул рукой Ельцин. — Рос-сил… как старший брат, понимашь, сразу покажет… себя. И всех остановит… Посадит за стол переговоров.

— Зубы покажет, — вскочил Грачев. — Конечно!

— …и пусть они разговаривают, — Ельцин показал Грачеву, чтобы он сел. — Под нашим присмотром. Пусть разговаривают. Ско-о-лько нужно. Пока, значит, не найдут решение. А вы ха-тите, ш-шоб все было как с-час… што ли?., ни бэ, ни мэ?..

Если Борис Николаевич сердился, он начинал говорить как-то по-клоунски, — словно пародировал сам себя.

Дождь пошел сильнее, и Коржаков опять раскрыл над Ельциным зонт. Генералы от зонтов отказались и были уже совсем мокрые, но Ельцин дождя не замечал.

— То есть Россия все… равно центр, Борис Николаевич? — спросил Шапошников.

— А как? Только без Лубянки, Горбачева, понимашь, и… разных там… Госпланов. Это, — Ельцин поднял указательный палец, — суть! И Москва, понимашь, будет… центр здравого смысла. Как третейский судья!

Рычагов, товарищи, у нас достаточно. Захотим — прикрикнем на Карабах. Или, что? не умеем?! Разучились?.. Грачев, я спрашиваю: не умеем?!

Грачев вскочил, чтобы тут же отрапортовать, но Ельцин не дал:

— …да сидите вы! Сидите, Грачев!

И я хочу напомнить… всем. Мы — Россия! А если Россия когда и прикрикнет на кого, то с умом! А если с умом, это нормально и демократично. Армия останется единой, погранвойска — одни, МВД, внешняя политика. Почти все одно… короче говоря. Как и было.

Коржакову не хотелось прерывать это совещание — он задрал голову, оценивая все соседние березы. Вдруг какая береза грохнется, не ровен час, на Бориса Николаевича, ветер-то сильный?

— Возражения есть? — спросил Ельцин.

Налетел ветер — удар был такой, что Ельцин даже чуть покачнулся.

— Ну?..

Грачев подобострастно улыбался, хотя аргументация его тоже не убедила. В декабре 88-го Нахичевань, например, уже заявляла о выходе из СССР. — Заявила, а дальше что? Кто, какая страна или международная организация признали бы выход из СССР трех прибалтийских республик без согласия самого СССР?

Еще больше, чем Грачев, удивился Баранников: МВД остается, армия остается, а КГБ? Неужели Ельцин, презиравший «контору» и чекистов, сведет сейчас роль органов только к внешней разведке?

Шапошников осторожно огляделся по сторонам и тихо начал:

— Я, товарищи, долго служил на Западной Украине и знаю, как там, на Украине, относятся к русским. Если общие позиции ослабли, вокруг нас развернется такая полька — бабочка, что покрикивать… надо будет часто.

Ельцин насторожился.

— Ваши предложения, министр?

— Повременить… пока. Найти другое решение.

— Какое еще… другое? — не понял Ельцин, сжав зубы.

— Ну… — съежился Шапошников, — как-то иначе все провернуть.

— А как? Вы… знаете как? — прогремел Ельцин. — У вас есть рецепт?

Если Ельцин что-то решил, перебить его не представлялось возможным.

— Я не знаю, — развел руками Шапошников.

— И я не знаю! — отрезал Президент России.

— Вы, товарищ маршал, доложите Борису Николаевичу про разговор с Горбачевым, — вежливо попросил Баранников. — В деталях, пожалуйста.

— Не надо… в деталях. Горбачев, понимать, уже прибегал ко мне. Мигом примчался. Хотел, Евгений Иванович, вас в отставку отправить.

Ельцин выразительно, как умел только он (в самом деле: так — вдруг — выпучить глаза может не каждый клоун), — Ельцин выразительно посмотрел на Шапошникова.

— Сволочь Горбачев, — твердо сказал Баранников.

Шапошников встал:

— Так я и знал, Борис Николаевич… Сначала завтрак, потом сдают — Может, костер развести? — подошел Коржаков.

— Отставить, — буркнул Ельцин.

— Есть отставить, Борис Николаевич…

— Кроме того, — упрямо продолжал Шапошников, — если Россия выделяется, так сказать, в самостоятельное государство, нас, русских, ну… всех, кто сейчас в России, будет примерно… сто пятьдесят миллионов — я правильно считаю? Если не меньше. А американцев с их штатами… двести пятьдесят миллионов.

— Сколько-сколько? — не расслышал Президент.

— Двести пятьдесят.

— Много.

— Много!

— Ну и шта-а?..

— То есть даже по численности, Борис Николаевич, их армия становится в два раза больше нашей. Чтоб был паритет, нам придется увеличить призыв. Только призывать-то сейчас вообще некого. Не молодежь, а калеки идут. Да и доктрина нынче другая: сокращать Вооруженные силы, раз они не по карману стране, раз служить некому…

— Товарищ министр, вы не расслышали… — Грачев поднялся и встал рядом с ним. — Президент Российской Федерации нашу армию не трогает. Она, армия, и будет тем фундаментом, на котором мы выстроим сейчас новый Союз.

— Вам не холодно? — вдруг поинтересовался Ельцин.

— Никак нет! — Грачев вытянулся по стойке «смирно».

— Тогда сидите… — разрешил Президент.

— Да когда еще он образуется, Паша… — вздохнул Шапошников. — Но пока, я так понял, Союз трех. А я не уверен, что Снегур к нам присоединится. Я их тоже хорошо знаю.

— Зато Назарбаев присоединится, — твердо сказал Ельцин. — И быстро.

— Конечно, присоединится! — заулыбался Грачев. — Куда он денется?

Грачев все время улыбался.

— Он — умный, — вставил Баранников, и все согласно закивали головами.

— Но… — Ельцин помедлил, — все, шта-а говорит маршал Шапошников, он говорит… правильно. Мы по Прибалтике видим.

— А если Россия посыплется, Борис Николаевич, русские станут заложниками и на Кавказе, и в Якутии, и в Калмыкии — везде! — вскочил Грачев. — Нет, товарищи, план Бориса Николаевича — хороший план, извините меня! Раньше надо было, я так считаю. Раньше!

Грачев посмотрел на Баранникова. Тот согласно кивал головой.

— Я, конечно, не политик, — воодушевился Грачев. — Я простой десантник, но армия, Борис Николаевич, все сделает в лучшем, так сказать, виде… и все поймет как надо!

— Прибалтика — другое государство, — смахнул с носа капельку дождя Баранников. — А мы, славяне, обязательно разберемся между собой…

— Где разберетесь? — не понял Ельцин.

— Ну, в смысле дружбы, Борис Николаевич, — уточнил Грачев. — Виктор Павлович в смысле дружбы говорит…

Коржаков хмыкнул, причем громко, но его сейчас никто не слышал.

— И колебаться не надо, — продолжал Грачев. — Кремль для Горбачева — это ловушка. Как у Наполеона… А мы с Борисом Николаевичем… с Кутузовым нашим… до полной победы!

Ельцин, закутанный в полурваные тряпки, больше напоминал больную старуху, но аналогия была внушительной.

— А то Горбатый выдавит всех из Кремля, — вставил Баранников.