Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Как? — не понял Грачев. — Зачем выдавит?

— А ты у министра поинтересуйся, какие у Горбатого планы! — вскочил Баранников. — И вообще: Ельцин — Президент и Горбатый — Президент. На хрена нам два Президента, Павел?

— На фиг не нужно, — согласился Грачев.

С Ельцина сполз тулуп, но Коржаков тут же заботливо положил его на президентские плечи.

— Ну, Евгений Иванович, — Ельцин повернулся к Шапошникову, — убедили они… — как? Что… скажете?

— А я «за», Борис Николаевич. Чего меня убеждать… — испугался маршал.

— Нет, вы спорьте, если… нужно, спорьте…

Шапошников промолчал.

— Операцию, я считаю, назовем «Колесо», — вдруг предложил Баранников. — Лучше и не придумаешь!..

— Почему «Колесо»? — удивился Ельцин.

— Как почему? Мы ж на колесе сидим, Борис Николаевич! — и он кивнул на шину от «КамАЗа»…

Засмеялся, кажется, только Коржаков.

— Я вас выслушал, — громко сказал Ельцин. — Спасибо. Окончательно я еще не решил. Но решу… — он опять поднял указательный палец. — Впереди у нас плановая консультация в Минске. Будет Леонид Макарович, буду я и… третий этот… Он что за человек, кстати? Кто знает? Шушкевич… — Президент вспомнил наконец его фамилию.

Генералы переглянулись. Никто Шушкевича толком не знал.

— Преподаватель вроде… — подсказал Коржаков. — В университете. Математик.

— …вот и пусть определятся, понимашь, — закончил Ельцин. — Што-о им лучше — в разбивку… или, значит, в кулак!

Ельцин облокотился на руку Коржакова, но встал легко.

— Хорошо посидели! — сказал Ельцин. — С пользой. Быстро управились, — и он опять обвел генералов глазами. — Спасибо.

Генералы вскочили. Они были совершенно мокрые.

— Товарищ Президент, какие указания? — спросил Баранников.

— Зачем еще… указания? — удивился Ельцин. — Указание одно: м-можно сейчас… в баню, понимашь, шоб… по-русски…

Как, Евгений Иванович?

— В баню — это здорово, — широко улыбнулся Шапошников. — В баню — это по-нашему, Борис Николаевич, по-генеральски!

Ельцин быстро пошел к корпусам.

Гулять вместе с Ельциным было сущим наказанием: никто, никто за ним не успевал! Коржаков окрестил шаг Ельцина «поступью Петра Великого»; вот так же, вприпрыжку, бояре носились по будущему Петербургу за могучим русским государем.

Шапошников и Грачев шли за Ельциным шаг в шаг.

— А летчику — хана, — Коржаков ткнул Баранникова в бок, кивнув на спину Евгения Ивановича. — Ты это понял, Виктор?..

Какая все-таки наглость: она уселась перед ним, любимцем нации, можно сказать, выставив вперед полукруглый зад.

Почесала ножку об ножку, замерла. И сидит, сволочь, на столе, тупо уставившись на Расула: ну что, дяденька, прихлопнуть меня хотел? Давай, не стесняйся, прихлопни! Попробуй, дотронься до меня, жду!

Вообще-то она яркая, зараза, крупная; налеталась, наверное, из кабинета в кабинет, устала, того и гляди заснет…

Интересно, они спят когда-нибудь, эти мухи? Спят, наверное, но где?

Расул ненавидел мух.

А головка у нее в самом деле несуразная. И глаза — как вилка от розетки.

На хрена они человечеству, эти мухи? Кто объяснит?

Муха была навозная, жирная. Почему-то только у навозных мух брюхо и зад переливаются, как северное сияние.

Как же просто испортить человеку настроение! Первое солнце, тепло, на улице такая благодать — жить хочется…

А тут они, эти пташки, их — целые тучи, окна же открыть невозможно, пропадешь!

Председатель Милли меджлиса Азербайджана Расул Гулиев не спал третьи сутки подряд. В Баку никто не спал в эту ночь, разве что маленькие дети… Домой, домой, на Апшерон… — неужели Гейдар Алиевич сам все это соорудил, — а? Он — великий иллюзионист, никто спорит, но если он, Алиев, автор идеи, автор этого грандиозного замысла… тогда кто же, спрашивается, режиссер? Кто исполнитель? Кто организовал всю эту массовку, разогрел Джавадова, ОПОН, убедил их, дураков, поднять руку на Президента страны?

В Баку Расул знал всех. Самых серьезных людей — поименно. Если человек (и неважно где, в какой «сфере» он авторитет, кто он, азербайджанец, армянин или русский) что — то из себя представляет, Расул никогда не выпускал его из поля зрения. И что же получается? Он знал всех — но… не всех? Так, что ли?..

В самый последний момент, у Президентского аппарата, Гейдар Алиевич разворачивает свой кортеж и мчится на телевидение. Там никого нет. Раннее утро. Сторож и дежурная бригада: парень-оператор еле стоит на ногах, по ночам здесь не работают, только пьют.

Алиев мгновенно, без всяких… заготовок, шпаргалок, без спичрайтера и советников записывает свое обращение к нации. Кассету Ильхам забирает с собой и не выпускает из рук — до вечера; Гейдар Алиевич считает, что главные события дня — впереди, надо их дождаться.

Он что, знал (была опережающая информация?), что вот-вот восстанет Гянджа? Он понимал, что этот дурак, Сурет, узнав о волнениях в ОПОНе, тут же вздрючит все знакомые армейские полки?

Все, что происходит следом, все… правда: как в американском кино. По подземному коридору от ближайшей станции метро, строившейся, кстати, как бомбоубежище, Гейдар Алиевич проходит в Президентский аппарат и сразу садится за телефоны, вызывает к себе всех силовых министров, ругается с ними, причем кто-то из «силовиков» ведет себя действительно по-идиотски…

Тем временем там, в Гяндже, Сурет Гусейнов (послал Аллах премьер-министра!) выбегает из своего кабинета, объявив охране, что с этой минуты его охраняют только его племянники, садится за руль частного «ауди» и — исчезает.

Где находится премьер-министр Азербайджана, — никто не знает. Турецкая разведка информирует посла Азербайджана в Анкаре, что танки Сурета уже завтра, возможно, будут в Баку…

И ровно в полночь Алиев выходит в эфир с обращением к народам Азербайджана.

Час величия Президента. Час его триумфа!

Будний день, точнее — ночь. Обычно Баку засыпает рано. Но Гейдар Алиев знает: если он, Президент Азербайджана, обращается к нации, сосед тут же разбудит соседа, отец и мать поднимут своих взрослых детей, люди развернут автобусы, кинутся в машины, приедут в столицу на телегах, на лошадях, кто на чем… здесь, на горе, у Президентского аппарата, мгновенно соберутся сотни тысяч граждан…

Почему, почему Алиев так уверен в себе? В силе своего слова? У Народного фронта в городе есть немало сторонников. В армии многие по-прежнему поддерживают Сурета: свой как-никак!

Баку — сложный город. Ленивый. А Алиева — что? Все любят, что ли?..

Нет, уверен! Люди идут (бегут!) со всех сторон, несутся на машинах, они развернули автобусы, кто-то вскочил на лошадей, этих жителей районов, наверное… за миллион, это точно. Вся площадь! Все соседние улицы. Алиев выходит к толпе. Один! Он что, знает… что никто его не убьет? Из толпы? Из-за чужих голов? Откуда такая смелость, черт возьми, у человека, который вырос не в окопах, на поле битвы, а в кабинетах?