Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Через несколько дней Манилов подал рапорт об отставке.

Да, чтобы выжить, не сойти с ума, иногда надо просто отойти в сторону. И будь что будет: я — еще есть, но меня — уже как бы нет, я еще не ушел, но я ушел, потому что уйти — это сейчас лучше, чем остаться.

Даже интересно, между прочим: найдется ли в Советском Союзе хотя бы один человек, кто предупредит сейчас Горбачева? Выдаст Ельцина? Он ведь не только с генералами советуется, — верно?

Кравчук и Шушкевич, ближний круг Кравчука, ближний круг Шушкевича, — десятки людей знают, уже знают, что будет там, в Белоруссии. Так вот, вопрос: найдется ли хотя бы кто-нибудь, кто введет Горбачева в курс дела? Или Бакатина? Или Шеварднадзе, вернувшегося в МИД? А?! Если сами они ни черта не видят?

Самое главное, решение «тройки» должны будут утвердить: Верховный Совет Украины, Верховный Совет Белоруссии и Верховный Совет РСФСР.

Затем — съезд. Большинство депутатов — коммунисты.

Утвердят? Что коммунисты, прежде всех коммунисты, скажут сейчас Ельцину, ведь он однажды (и совсем недавно) их уже предал…

— Андрюха! Козырев! Ан-дрю-ха!..

Андрей Козырев выглянул в коридор:

— Чего?

— Андрюха, где документ?

Рано утром, 8 декабря 1991 года, Советский Союз еще ничего не знал о встрече трех Президентов в Беловежской Пуще.

СССР был «поставлен на счетчик», как выражался Бурбулис: страна доживала свои последние часы.

Из двухсот пятидесяти миллионов жителей огромного государства об этом знали только 12 украинцев и белорусов: Шушкевич, Кравчук, члены их делегаций. И еще — одиннадцать россиян, шестеро здесь, в Вискулях, и пятеро в Москве: Ельцин, Полторанин, Бурбулис, Скоков, Баранников, Грачев, Шахрай, Козырев, Гайдар, Шапошников и Коржаков.

— Андрюха, Андрюха, эй! Документ, говорю, где?

Сергей Шахрай, вице-премьер правительства России, всегда был спокоен и невозмутим.

— Какой? — Андрей Козырев протирал глаза.

— Про СНГ. Тот, что вчера утрясали.

Козырев вздрогнул:

— Машинистке под дверь засунул. Ночь же была!

— Машинистке? — переспросил Шахрай. Раннее утро, но он был в черном костюме и при галстуке.

— Ей…

Шахрай развернулся и быстро пошел в конец коридора — Что случил ось-то? — Козырев схватил рубашку и кинулся за ним.

— Бумага исчезла… — бросил Шахрай на ходу.

— Как исчезла?!

— С концами.

— Так через час подписание!..

— В том-то и дело…

— Бл!..

Декабрь 91-го, самый холодный декабрь в Белоруссии за последние шестнадцать лет.

Через несколько часов это слово — Вискули — узнает весь мир.

Коридор главного корпуса был не только темный, но и какой-то кривой. Коммунисты так и не научились строить приватные резиденции.

А где им было учиться? У кого?

— Бумажка-то, поди, уже у Горбачева… — предположил Козырев.

— Чисто работают, — вздохнул Шахрай. — Хоть бы ксерокс оставили, гады…

В окружении Президента России Бурбулис и Шахрай были, пожалуй, единственными людьми, которые действительно не боялись Ельцина. Однажды, когда Ельцин провалил на съезде депутатов какой-то вопрос, Шахрай публично, с матом, объяснил Ельцину, что он — осел.

Ельцин ничего не сказал, только махнул рукой.

Согласился? На первых порах, конечно, в первые месяцы с Ельциным можно было… разговаривать.

Навстречу шел Коржаков:

— Ну?

— Ищем, — доложил Шахрай.

— А че искать-то… — скривился Коржаков. — Эх вы! Не уследили, дровосеки…

Ночью, за ужином, Кравчук предложил выкинуть из договора «О Содружестве Независимых Государств» слова о единых министерствах, о единой экономике, то есть уничтожил (хотя вслух об этом не говорили) единое рублевое пространство.

Рубль был последним якорем, на котором мог бы стоять новый Союз (даже если бы он и назывался — отныне — Содружеством Независимых Государств).

Ельцин не сопротивлялся, только махнул рукой: он устал и хотел спать.

Гайдар аккуратно вписал в договор те изменения, о которых сказал Кравчук. Над ним склонился Бурбулис и педантично диктовал новый , уточненный, текст. После этого Андрей Козырев отнес окончательный вариант договора в номер, где жила машинистка Оксана.

Время было позднее, Козырев подсунул текст в щелочку под дверью и прикрепил записку, что к утру текст должен быть отпечатан набело.

Оксана плакала. Она уверяла, что под дверью ничего не было. Полковник Просвирин, который проверил весь номер и даже лично залезал под кровать, подтвердил, что он ничего не нашел, только пустой пакет от дешевых колготок.

Козырев волновался: статус министра иностранных дел не позволял ему ломиться в женский номер (Козырев всегда был осторожен), но о каких приличиях может идти речь, когда решается судьба страны!

— Вот, — горячился Козырев, — вот дверь! А тут стою я!

И вот так — сунул!

— Вы ежели… что суете, Андрей Владимирович, так сувать надо до упора, — посоветовал Коржаков. — Если краешек торчит, — сбалует кто, и конец!

Просвирин подошел к Коржакову.

— Разрешите доложить, товарищ генерал? Машинистка не здесь живет. Машинистка Оксана.

— Как, не здесь? А здесь кто?

Коржаков грохнул кулаком по двери. Из-за нее тут же вылезла лохматая голова старшего лейтенанта Тимофея, охранника Ельцина, отдыхавшего после ночного дежурства.

— Слушаю, товарищ генерал!

— У тебя на полу ниче не было? — нахмурился Коржаков.

— Никак нет, — испугался Тимофей. — Ничего недозволенного. Чисто у нас.

— А бумаги под дверью были?!

— Какие бумаги? — оторопел Тимофей.

— Обычные листы, почерк похож на детский, — подсказал Козырев.

— Ну? — нахмурился Коржаков. — Говори!

— Так точно, товарищ генерал! Валялось что-то.

— Что валялось?

— Два листика.

— Где они?

— В туалете, — оторопел Тимофей. — В корзинке. Я думал — шалит кто…

— Хорошо, не подтерся, — нахмурился Коржаков. — Тащи!

Мусорное ведро опрокинули на кровать. Черновик Беловежского соглашения действительно был найден среди бумажек с остатками дерьма.

— Эти, што ль, Андрей Владимирович? — Коржаков устало посмотрел на Козырева.

— Они, — кивнул Тимофей.

— Спасибо, товарищ, — мягко улыбнулся Козырев…

…Подписание договора было намечено на десять часов утра.

В двенадцать — праздничный обед, в пять — пресс-конференция для журналистов, срочно вызванных из Минска.

На даче не было зала, только небольшая гостиная. Торжественный акт подписания официальных документов Беловежского соглашения Шушкевич предложил провести в столовой. Все-таки там есть где разместиться. Офицеры охраны сдвинули столы, а белые скатерти заменили на протокольное зеленое сукно.

Стрелка часов подходила к десяти.

Перед подписанием Ельцин пригласил к себе Кравчука и Шушкевича — выпить по бокалу шампанского.