Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Они медленно гуляли по расчищенным от снега дорожкам: взад-вперед, взад-вперед…

— Не скажет! — отмахнулся Кравчук. — Гена, который гиена… все там, в этой Америке, пронюхал. Его человечек еще с месяц как ко мне подсылалси… Американцы согласны. Но мыслили, ш-шоб мы на Украине усе ракеты свернули. И вывезли в Россию.

— Погоди, — а мы?.. Белорусь?

— А их у тебя нема. Це мы — в три раза больше, чем ты, ниж Крым.

— Что Крым? — вздрогнул Шушкевич.

— Ельцин хочет, чтоб мы Крым в Россию бы перекинули. Я ж не против. В Крыму одни москали. Но тут так: либо Крым, либо ракеты. Ради бога, пусть Ельцин сам выберет. Плохо… знаешь что? Плохо Бурбулис. Это ж не человек. Это ж сплошная диверсия. Они с Полтораниным… как гадали? Папу на трон, папе горилку, а сами — смыкаты за мотузки…

— За шо? — не понял Шушкевич.

— Так за ниточки.

— А не рано мы… Леонид Макарыч, — как?

— Что «рано»? — не понял Кравчук.

— С СНГ. Людев настоящих мало, идей — мало, папа — держится за Ленина, как вошь за аркан. А что, если… провели?

— Кого?

— Гену этого! Мы тут наподписываем… черт знает что… И нас же потом за это… по тюрьмам!

— Кто?

— Горбачев. А американцы промолчат. Ваши, мол, дела, внутренние.

— А ты шо ж, думаешь… мы рано все к власти пришли?

Шушкевич остановился и уверенно возразил:

— Ну, не рано. Только…

— Шо «только»? Шо?

— Не, ничего…

— А?

— Ничего…

Кравчук отлично чувствовал Ельцина, его дикую, совершенно азиатскую силу. Он был абсолютно уверен: Ельцин не подпишет соглашение об СНГ. Испугается в последний момент. Еще больше, чем Кравчук, этого боялся Бурбулис. Новая, совершенно новая идеология возможна только в совершенно новом государстве; в силу своих слабостей Ельцин ни за что не справился бы со всем Союзом, нужно было быстро сократить территорию, поэтому (в том числе и поэтому) Бурбулис уничтожал Советский Союз.

Что легче: убить Союз или самоубиться?

Президент России проснулся около шести часов вечера: выспался.

— Коржаков!.. Коржаков! Куда делся?!

Коржаков стоял за дверью. Ждал.

— Слушаю, Борис Николаевич.

— Позвоните Назарбаеву, — Ельцин зевнул. — Пусть подлетает, понимать…

— Не понял, Борис Николаевич… — насторожился Коржаков. — Куда ему подлетать?..

— Вы… вы ш-та?.. — Ельцин побагровел. — Вы шта мне… дурака строите? К нам подлетает. Сюда. В Белоруссию! Прямо счас!

«Будет запой», — понял Коржаков.

— Назарбаев — мой друг! — твердо сказал Ельцин.

— Сейчас соединюсь, Борис Николаевич.

— И — чая мне… — Ельцин поднял голову. — С б-бараночками… Как вы любите! По вашему рецепту!

Ельцин был не в себе, ему и в самом деле надо что-нибудь сейчас глотнуть, иначе — умрет.

Коржаков медленно закрыл за собой дверь, и в коридоре на него тут же налетел Бурбулис:

— Ну что, Александр Васильевич?

— Требует Назарбаева.

— Сюда?

— Сюда.

— Началось?..

— Начинается, да…

— Послушайте, — взорвался Бурбулис, — он же… не пианист, чтобы так импровизировать, — а, Александр Васильевич?.. Вы как считаете? Игнорируя мнение соратников.

— Не любите вы Президента, — сощурился Коржаков. — Ох, не любите, Геннадий Эдуардович…

Объясняться с бывшим майором КГБ Бурбулис считал ниже своего достоинства.

Быстро подошел Шахрай:

— Капризничает?

— Приказал вызвать Назарбаева, — хмуро доложил Коржаков.

— Да ладно!.. — не поверил Шахрай.

— Без «ладно», Сережа…

— Тогда… — Шахрай растерянно смотрел на Бурбулиса, — тогда это конец.

— Понимаю… — согласился Коржаков.

— Лучше уж нам сразу Михаила Сергеевича позвать… — промямлил Бурбулис.

— Надо отменить, — твердо сказал Шахрай.

— Не-э понял? — вскинул голову Бурбулис.

— В Вискуляхнет ВЧ. Мы не можем звонить Нурсултану Абишевичу по городскому телефону.

— А как он тогда с Бушем хочет разговаривать? — удивился госсекретарь. — Через сельский коммутатор, что ли?

Шахрай внимательно посмотрел на Коржакова:

— Как состояние?

— Нормальное.

— Да не у вас! У него как?

— Глаза темнеют. Похоже, начинается… — вздохнул Коржаков.

— Надо успеть, — Шахрай резко, не отрываясь, смотрел на Бурбулиса.

— Зачем? — удивился Бурбулис. — Если начнется… Тогда точно успеем… Что угодно подпишет.

— Да?

— Да. За стакан. Или — не получит стакан. И что ему делать? В сугроб из окна?

— Значит, ждем?

— Ждем… — согласился Коржаков.

«Православный неофашизм», — подумал Шахрай.

Они все — все! — все понимали.

Шахрай и Бурбулис молча ходили по коридору-бок о бок…

— Коржаков! Коржаков!

Крик был почти надрывный.

По голосу шефа Коржаков решил, что Ельцин требует водку.

— Кор-ржа-ков!

Здесь же, в коридоре, крутился полковник Борис Просвирин, заместитель начальника службы безопасности Президента по оперативной работе.

— Давай, Борис! — приказал Коржаков. — Только чтоб в графинчике и не больше ста пятидесяти, — понял?

Кличка Просвирина — Скороход.

Он бегал быстрее всех. Тем более — за водкой.

Кремлевская горничная, старушка, убиравшая кабинет Ельцина, упала однажды в обморок, услышав, как Борис Николаевич орет.

С испугу она звала Ельцина «Леонид Ильич», хотя у Брежнева никогда не было этой привычки — пить в Кремле.

Из комнаты раздался шум, будто что-то свалилось на пол.

— Где моя охрана, ч-черт возьми?.. — надрывался Ельцин.

Коржаков открыл дверь:

— Охрана здесь, Борис Николаевич.

Ельцин сидел на диване в широких старых трусах и в белой рубашке, закинув ноги на стул, стоявший перед ним. Правая нога была неуклюже замотана какой-то тряпкой и бинтами.

— Саша, коленка болит… В кого я превратился, Саша?..

У Ельцина начинался полиартрит — суставы разрывались на части.

— Сильно болит, Борис Николаевич?

— Наина мазать велела кошачьей мочой… вонь-то, вонь… тошнит, понимашь…

Коржаков хотел сказать, что тошнит Ельцина не от кошачьей мочи, но промолчал.

Уровень медицинских познаний Наины Иосифовны определялся разговорами с какой-то женщиной из Нижнего Тагила и телевизионными передачами, которые она смотрела без счета.

— Садитесь, Александр Васильевич, — сказал Ельцин. — Пить не будем. Не беспокойтесь.

— А покушать, Борис Николаевич?

— Не буду я… кушать. Просто так посидим.

Коржаков пришел с плохими вестями. Баранников информировал Президента, что Горбачев не только знает об операции «Колесо», но с самого утра ведет консультации с «семеркой», чтобы Европа, Соединенные Штаты и ООН не признали бы новый Союз из «советских осколков», как он выражался…

Переговоры вроде бы шли с пониманием, то есть — в пользу Горбачева.

Голый Борис Николаевич был похож на чудо-юдо из сказки: ему было трудно дышать, он с шумом втягивал воздух и быстро, тоже с шумом, выдавливал его обратно.