Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Ой-ей… ей… — протянул Алиев.

Когда Гейдар Алиевич удивлялся, в нем сразу появлялось что-то детское.

— С историей бутылочка! — воодушевился Расул. — Плыла на корабле в Лондон. Из Шотландии. И корабль разбился о скалы. Бутылки на дне оказались. Много ящиков, со всех сторон ракушками обросли…

— А пить-то можно, слушай? — не поверил Алиев. — Ты молодец, Расул, можешь удивить…

Он, и правда, как-то по-детски смотрел сейчас на черную, с ракушками, бутылку виски.

— И не врут, ты уверен?..

— Как можно, Гейдар-бей. Это ж подсудное дело… если 482 обман. Англия не врет!

Расул вдруг осекся. Англия… «контракт века»… как бы Гейдар Алиевич не подумал чего…

Алиев разглядывал «виску». От удивления его глаза округлились, и даже веки не казались сейчас такими тяжелыми.

«Нет, не мой день, — подумал Расул. — Правда, не мой, глупость за глупостью говорю…»

— Ты молодец… — Алиев откинулся на спинку стула, — молодец, что пришел… Помнишь, меня из Политбюро выводили, а мой портрету тебя в кабинете еще два месяца висел?..

— Было, Гейдар Алиевич… Было такое дело.

— Я все знаю! Директор большого завода, член бюро райкома, боролся за меня… ты, говорят, плакал, Расул, когда Муталибов заставил тебя мой портрет снять…

— Вы действительно все знаете, Гейдар-бей…

— Ты ж сам рассказывал, — засмеялся Алиев.

Смех был тихий, не смех, а так, смешинка с улыбкой, — смеяться Алиев не умел.

— Забыл… — Гейдар Алиевич наклонился к нему, — а, Расул?..

— Да как-то…

— Ая все помню, слушай! И ко мне ты тогда приезжал. В Нахичевань. Долго убеждал меня, настойчивость проявил, с мамой беседовал… я ведь ничего не забываю, Расул.

— Знаю, Гейдар-бей…

— Помню, ты пожелал стать Председателем парламента. И Рамиза ко мне… подсылал, — забыл? Рамиза Ризаева Своего родственника. Премьером ты не хотел… А хотел быть вместо меня, если я заболею или уеду с визитом…

— Гейдар Алиевич…

— Не спорь, — строго сказал Алиев. — Рамиз два раза тогда приходил. Влиял на меня. Хотя премьер… для тебя было бы лучше, слушай, ты знаешь, нефть знаешь… Но — поддался я… уговорам… Тебе навстречу пошел.

— И ведь не пожалели, Гейдар Алиевич, правда? — Расул угодливо смотрел ему в глаза. — Весь Баку знает: за Гейдара Алиевича Гулиев кому угодно сонную артерию перегрызет.

— Что ты, что ты, Расул, у нас есть кому постоять… за каждого из нас. И у тебя есть, ты не пальцем деланный, и у меня есть… Какие проблемы?

И Алиев опять засмеялся — так, смешками…

Расул похолодел: сталинский смех, ехидный…

— А главное в другом, Расул. Главное, чтоб долго мы с тобой жили. Вчера мне Эдуард Амвросиевич позвонил. Сердечно поздравлял. Хорошие слова говорил. А я, Расул, когда в опале был, лежал на Мичуринском, Эдуард, чтобы не встречаться со мной, в свою палату другой лестницей ходил; не дай бог, Горбачев узнает, что Эдуард Шеварднадзе с Гейдаром Алиевым за руку поздоровался, — какой ужас!

Всегда улыбался. Всем улыбался. Всем без исключения, — махнул рукой Алиев. — Всегда шел по трупам. Легко, как по паркету. У него на деньгах специальный человек был, Солико Хабеишвили, секретарь ЦК. Потом, когда срок пришел, он Солико убил. Сначала — посадил. А денег в Москву возили немерено, это ж страшное дело, слушай, возили, возили… Мне Эдуард сам рассказывал: в 41-м, в Тбилиси, от фронта такое количество молодых людей… откупились… — такие вот нравы. Зато ты, Расул, другой человек. Дальновидный, слушай, — засмеялся Алиев. — Учти: Эдуард в Грузии сейчас все потоки ведет. Сам контролирует, зять контролирует, племянник контролирует… он там не стесняется, слушай, от поставок сигарет до порта в Поти…

Гулиев так напряженно, так внимательно ловил сейчас каждое слово Гейдара Алиевича, что забыл об усталости.

— Наркотики? Может быть, — рассуждал Алиев. — Я ничего не исключаю. Ничего сейчас исключать нельзя. И там, в Тбилиси, и здесь, в Баку. Тот, кто что-то сейчас исключает, задуматься не хочет, тот совсем не политик. Настоящая политика — это когда ты никому не веришь. Если не веришь — не будет неожиданностей. Однажды какая-то глупая, бестолковая обезьяна так и не смогла научится лазить по деревьям… Так началась история человечества. Если политик хочет выжить, тем более на Востоке, ему надо уберечь себя от людей. Ведь все в нашей жизни — только от людей. — А на тебя Эдуард куксится. Может, вы там что-то не поделили? Ты съезди к нему, объяснись. Он же ревнует чуть-чуть, сам понимаешь…

Расул вздрогнул:

— Завтра же позвоню, Гейдар-бей. Даже сейчас могу позвонить. Только поздно уже.

— Зачем сейчас? Солнце уходит — голова тухнет! Скажи, Гейдар Алиевич посоветовал. Эдуард убивать умеет, Гамсахурдию тоже он рассчитал, знаю, что говорю. Игорь… у него, Гиоргадзе есть такой… Помнишь, Расул, на тебя покушение было?..

— Так это…

— Знаю. Все знаю. Я всегда все знаю. А сейчас спать иди. И ни о чем не думай. Завтра концерт у нас… торжественный… там встретимся, будем рядом сидеть, с семьей приходи, я вот тоже Ильхама возьму…

Расул встал.

— Спокойной ночи, Гейдар-бей.

— Что ты, Расул, что ты, — Гейдар Алиевич махнул рукой. — Я немножко еще поработаю. Спать… веришь? Спать совсем сейчас не хочу…

— Нурсултан, не занимайся х…ней, — понял? Ты… ты слышишь меня, Нурсултан? Возвращайся в Алма-Ату и сиди на телефоне, — я им все сейчас обломаю!

Горбачев так швырнул трубку, что рычаг чудом не раскололся. Рядом с ним, аккуратно поджав больную (фронтовое ранение) ногу, сидел Александр Николаевич Яковлев — самый хитрый и самый глубокий человек в Кремле.

Коржаков все-таки нашел Назарбаева во Внукове (приказ есть приказ), и Назарбаев тут же, не мешкая, доложил Горбачеву, что его тоже зовут в Вискули.

В Москве началась паника.

Если бы не Назарбаев, Президент СССР узнал бы о гибели СССР только из утренних газет.

— Бакатина убью, — подвел итог Горбачев. — Пень тупорылый! На кой мне черт КГБ, потерявший трех Президентов сразу?

Яковлев зевнул. Он вернулся в Кремль, к Горбачеву, после Фороса, их размолвка была недолгой, но взаимные обиды — остались.

Горбачев очень мелочен: подписав указ об отставке Яковлева, он тут же приказал отобрать у него служебный автомобиль, и к себе на дачу Александр Николаевич возвращался на «Волге» своего друга Примакова…

В 87-м, на заре перестройки, Яковлев предложил Горбачеву разделить КПСС на две партии.

Первый шаг к многопартийности: у рабочих — своя КПСС, у крестьян — своя.

— Уже и Яковлев гребет под себя… — махнул рукой Горбачев. Он был уверен, что одну из двух партий (крестьянскую, например), Яковлев захочет возглавить сам.

Пожалуй, Горбачева не боялся только один человек — Владимир Крючков, но Крючков — человек нерешительный. Аппаратчик, да еще нерешительный: он часто делал непростительные ошибки.