Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

«Смыться не лучше? — мучительно соображала Алька. — Ведь этот петушок — как банный лист. Прилипнет, так до старости не оторвешь…»

В комнатах было не только неуютно, но еще и холодно.

— …послушайте, Мельников, — возмущался Григорий Алексеевич, — я знаю, что во время стояния в очереди всегда приходит аппетит! Но в нашей… с вами… стране, Мельников, где умные люди, если они переходят улицу с односторонним движением, то на всякий случай, Мельников, смотрят в обе стороны… а? ц-то? Так и я о том же: если в выходные дни какие-то там англичане рвутся на просторы России, к нефти поближе, также, как с понедельника по пятницу, то… таких англичан… надо опасаться и резко ставить на место! А вы, Мельников, шестерите перед ними с утра до ночи, хотя это «Шелл» рвется на Сахалин, но не Сахалин в «Шелл», — чувствуете разницу?

Голос в телефонной трубке что-то громко отвечал.

— О господи… С вами и черт договорится, Мельников! Хорошо, тащите сюда своих англичан, только быстрее ветра, иначе, Мельников, бывшая советская молодежь меня категорически не поймет, а молодежь, Мельников, всегда права… и у меня будет только десять минут — все!

Григорий Алексеевич положил трубку.

— Чмо! — выругался он и плеснул себе вина.

— Кто-то приедет? — улыбнулась Алька. — Сольешься, значит? А я раздеться хотела!..

Она медленно подошла к Григорию Алексеевичу и протянула ему бокал: — Чи-из!

— Улыбаться надо?

— Смотри!

Алька резко стянула с себя кофточку.

— У меня детский лифчик. Не смущает?

— Смущает. Но я приятно потерплю. В жизни, Алина, совсем мало радостей. Нарядное женское белье — одно из них.

— Сейчас я свой детский лифчик снимаю…

— Погоди, я дам команду. Выпить хоц-цу Алька снова протянула бокал:

— Чи-из! Ну посмотри, посмотри же… какие дойки, — оп-па!

Алька приблизилась и выставила перед ним голую грудь.

Григорий Алексеевич смутился. Он действительно был похож сейчас на петушка; Алька поймала себя на мысли, что этот вихрастый красавчик сидит перед ней так, будто он позирует сейчас художнику; это привычка, наверное, такая: все время быть в позе.

Григорий Алексеевич принял бокал, как государственную награду; Алька даже залюбовалась.

— К тебе как обращаться? Григорий Алексеевич… или, может… просто Гриша?

— Ты знаешь, — он сделал паузу, — я не люблю свое имя. — Оно тусклое, это имя — Григорий. Не звучит. Русские имена вообще тусклые. То ли дело — французы!

Алька пригубила вино.

— Хошь, буду звать тебя… Буратино?

— Вот-те на, — протянул Григорий Алексеевич. — То петушок, то Буратино.

— Недотепистый ты… какой-то, — вздохнула Алька. — Нет, точно еврей. Собаки увидят — завоют…

Где-то в гостиной резко пробили часы и опять стало тихо-тихо.

— Буратино так Буратино, — кивнул Григорий Алексеевич. — Я не обиделся, по-моему…

— Ну, командуй!

— В смысле?

— Мне тяжело в одежде! На мозги давит. Разве ты не хочешь увидеть девушку… по-настоящему красивой? Каждая девушка — это как бутылка вина. Все бутылки похожи друг на друга, зато вино всегда разное.

— Увидеть хоц-цу, — Григорий Алексеевич опять смутился… — Слушай, а вот Зюганов, он же, правда… кот Базилио! Мне это вот сейчас в голову пришло.

— Помидор перезревший твой Зюганов, — сморщилась Алька. — Морда у него красная, ходит, как клоун в цирке, еле ноги передвигает…

— Вам виднее, — засмеялся Григорий Алексеевич. — Молодежь лучше всех видит стариков. Еще лучше, чем врачи.

— Так это вы, по-моему, все друг о друге знаете…

Он медленно, красиво выпил вино.

— А что касается, Алина Веревкина, еврей — не еврей… и с Украины, из Львова. Есть такой город Львов. На самом Западе…

Он хотел сказать: на западе Украины, но Алька его перебила:

— Значит, ты — западный человек!

Алька чуть-чуть опьянела, и ей хотелось поиздеваться.

— Ага, — согласился Григорий Алексеевич. — Я — западный человек в России.

— Слушай! — наступала Алька. — А как еврей в России может быть президентом? Не проголосуют же!

Григорий Алексеевич замер. Стало вдруг ясно, что это у него больная тема.

— То есть мы дикари… утверждаешь ты, Алина Веревкина? — спросил он после тяжелой паузы. — По-прежнему дикари? Выбираем не по уму, а только по маме с папой? Главное — не ум, главное — кровь? — Григорий Алексеевич встал, подошел к окну и схватил штору, как театральный занавес.

— А я, Алевтина Веревкина, считаю, что на самом деле у нас нормальные футболисты. Просто когда тренер говорит им, что надо забить, они не совсем верно понимают его слова! Лучше давай, Алина Веревкина, мы вместе с тобой построим такую страну, где не важно, как в Америке, кто твои родители, какие у тебя вера и кровь. А важно, какой ты человек и что ты, именно ты, сделаешь для своего государства!

«Театр одинокого актера», — подумала Алька.

— Дорогие, — он так и стоял, держась за штору, — мои славные бабушки и дедушки! Всегда знавшие на самом деле, что Советский Союз — это страна недозревших фруктов, ведь по одежде нынешних дачников даже сейчас можно увидеть, как все мы жили еще два года назад! Сложнейшая задача: надо быстро сделать так, чтобы все наши граждане понимали, что Геннадий Андреевич — это плохо, Президент Ельцин — это опасно, а вице-президент Руцкой — просто посмешище с усами, ведь по сути в стране еще ничего не изменилось, объявили рынок, но рынок — это тот тезис, который все понимают по-разному.

Гайдар ничтожен. Типичный карьерист. Если Гайдар ничтожен, значит, рядом с ним встанут, пользуясь его недостатками, те, кто совсем не ничтожен, это будет хунта, сей час создается хунта, то есть КГБ скоро опять будет повсюду, ибо хунту надо охранять, ведь хунта, если она пришла, если она есть, уже никуда не уйдет…

Сегодня… — он ткнул куда-то в воздух указательным пальцем, — сегодня в России сложилась такая ситуация, когда невозможно, скажем, поддержать парламент, потому что Руслан Имранович Хасбулатов ведет к двоевластию: опять белые и красные! А это значит, что я… — Григорий Алексеевич поднял голову так высоко, что из рубашки сразу вылезла его худая, длинная шея, — это значит, я хоц-цу, чтобы все россияне и ты… в том числе… — он ткнул пальцем ей в живот, — то есть все, кому в этой ситуации дано поумнеть, сразу бы поумнели! Сразу и вмиг! Еще я хоц-цу, чтобы наши граждане вспомнили все книги, которые они когда-то читали, особенно историю, потому что исторические книжки, Алина, пишутся не от любви к истории, а от растерянности перед сегодняшним днем!

Иными словами, так: сейчас мы еще слабы, конечно, но завтра, уже завтра, нам — всем — надо будет приниматься за работу. Тогда через пять-шесть лет… мы получим нормальную страну. Сколько же воевать нам друг с другом! Я живу для тебя, ибо ты живешь для меня, вот — нее!.. Страна как общий дом… вот за это мы с тобой сейчас выпьем, — лады?