Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Если ты со своим бюджетом живешь для меня, я сто пудов живу для тебя… — кивнула Алька, но Григорий Алексеевич так сейчас увлекся, что слышал только сам себя. Он хотел еще что-то сказать, но Алька — вдруг — дотянулась до его губ и неловко его поцеловала.

— А ты в любовь веришь? — быстро спросила Алька.

Григорий Алексеевич оторопел.

— С оговорками… — сказал он после паузы.

— Брачный контракт, что ли? — удивилась Алька.

— Как можно любить по контракту, что ты, Алина Веревкина! — Григорий Алексеевич подошел к ней, взял ее за подбородок и уже сам быстро поцеловал в губы. — Штирлиц, он… в разведке… за деньги служил?..

Одну руку Григорий Алексеевич осторожно положил ей на грудь: рука была потной.

«Трепещет…» — догадалась Алька.

— Не-е… я в любовь верю, — Алька ловко вывернулась из его крепких рук. — Хотя мужчина и женщина, по-моему, вообще не должны жить вместе! Вон, Витька Чермет как Зойку любил, мою одноклассницу, это ж поэма была… Сразу поженились. Как восемнадцать стукнуло. Зойка ребенка хотела. Куда бы они ни явились — все ручка в ручку, голубок да горлица — загляденье!

Алька уселась в кресло, закинула ногу на ногу и потянулась за сигаретой.

— Утречком однажды… Витька проснулся, Зойка рядом лежит, дрыхнет, груди в разные стороны раскинулись (Зойка в теле была). Витька, значит, на кухню рванул, чтобы любимой жене завтрак сделать, обрадовать ее бесконечной заботой! Курить можно?

— Конечно, нельзя.

— А он что умеет-то, этот Витька? Ничего, кроме яичницы.

Стоит Витька у плиты. Голый, разумеется, лето было, только фартучек для экзотики напялил. И — яйца лупит!

Зойка проснулась, видит — муж в передничке, в постельку завтрак желает подать! А из-под передничка, в натуре, торчит его «размер успеха», как Евик говорит, подружка моя. Зойка… раз красотища и забота такая… тоже, блин, в долгу не осталась. Витька завтрак хреначит, любовь свою Зойке выражает, а она, значит, свою, встала на коленки и тоже любовь демонстрирует, потому как язычком надо работать, а не болтать!

Залезает, короче, Зойка ему под передничек и долбит кинжал, как воробей зерна!

— Так… — Григорий Алексеевич разлил в бокалы вино. — И чего?..

— В этот момент Зойке в спину… она ж голая была, летит со сковородки капелька масла… Р-раз — и прямо ей на копчик. Если сильный огонь, яичница будь здоров как пуляет, без глаза можно остаться!

Зойка от боли так зубы сжала, что Витькино копье у нее в глотке осталось, представляешь? Челюсти у Зойки, как у акулы, да и мордой она на акулу похожа…

— Не может быть…

— Отгрызла!

— Правда… што ли?..

— Век воли не видать! — обиделась Алька. — Лоханулась, короче, по полной программе. Как не подавилась — не знаю: сожрала сосиску любимого мужа, всю их надежду на будущее счастье!

Григорий Алексеевич с интересом смотрел на Альку Простые люди всегда расскажут что-то такое, от чего волосы дыбом… — при каждом удобном случае Григорий Алексеевич изучал собственную страну и собственный народ.

— От боли Витька так заорал, — оживилась Алька, — вся их улица сразу проснулась. А как не заорать-то, ведь боль адская! Схватил Витька с плиты сковородку и с размаха врезал Зойке по темечку! Адвокат потом говорил, что Витька собой не владел, рефлекс защитный — сковородка!

Удар был такой, Мохаммед Али позавидует. Зойка рухнула на пол. Хорошо, живая осталась! Он же ее, простодыру, забить мог к чертовой матери!

Григорий Алексеевич слушал очень внимательно.

— Поместили их, короче, в одной больничке! У Зойки — сотрясение мозга, стресс и ожоги второй степени. А Витька — чистый инвалид, был член — нет члена, Зойка съела, любимая жена! Вместо яичницы.

Хирург бился-бился, но хобот ему так и не пришил. Случай, говорит, очень редкий, опыта нет, это ведь только в войну что хошь пришивали!

Сначала Витька и Зойка развелись, потом Витька на нее в суд подал — по увечью. Ну а Зойка в ответ пол-Кавказа на него натравила. И все почему? Потому, что он — козел, я считаю…

Григорий Алексеевич молчал.

— Трагическая история, — наконец произнес он. — «На полтиннике не сошлись. А ведь какая любовь была…» — процитировал он кого-то. — Если это не анекдот, конечно.

— Какой анекдот: Вологда, улица Ленина, дом пять. Проверь!

Алька подумала, что она, наверное, много говорит, давно пора приступить к делу.

— Потрогаешь?

И она опять поднесла Григорию Алексеевичу свою грудь.

— Позже, Алина Веревкина. В кровати.

— Так ведь придет кто-то…

— Придет, — кивнул Григорий Алексеевич. — И что? Целовек пришел и ушел. У нас с тобой вся ночь впереди.

— Брачная.

— Почти. Ты — красивая…

— Спасибо.

— Правда, все как у ребенка…

Григорий Алексеевич внимательно изучил ее кучерявую розу.

— Я когда, Алина Веревкина, голую девушку вижу, меня как током бьет. До сих пор, представляешь?..

— Глаза у тебя, Гриша, чудные.

— Ага… — согласился он. — Не спорю. А какие, Алевтина Веревкина?

— Как у Родины-матери, знаешь? Которая с мечом.

— Да ну… — Григорий Алексеевич оживился. — Я цто, на бабу похож? Слушай, эта… Родина-мать твоя… которая нас все время куда-то зовет и не всегда по приятному поводу…

— …вот-вот… — поддержала Алька.

— Ты лучше сразу все снимай, — предложил Григорий Алексеевич. — А Родине-матери… оц-цень хочется сказать: слушай, мать! Ты с «отцами народов» больше не связывайся, хватит.

— Тогда так… — Алька поднялась с колен. — Ставь музыку. Знаешь, почему я вся в белом?

— То есть? — Григорий Алексеевич поднял голову.

— Белая юбка, белый лифчик и белые трусики?..

— Па-ацему?..

— Потому что я сдаюсь!

— Тебе, Алина Веревкина, Скрябин подойдет?

— Не… ну ты еврей… — уверенно сказала Алька. — Это у евреев что под рукой, то и в ход… Губы у тебя тоже странные.

— А какие? — заинтересовался Григорий Алексеевич.

— Женские… Рыбий рот.

Алька хотела что-то еще сказать, но вдруг раздался звонок в дверь.

Гости пришли все-таки! Алька схватила кофточку и лифчик.

— Здесь сидеть? Или слиться?!

— Иди в спальню, — Григорий Алексеевич кивнул на соседнюю дверь. — Туда никто не войдет.

— А свет можно включить?

— Тебе все можно, Алина Веревкина! Ты мне понравилась, знай это!

Он вышел. Альку поразила его спина: какая — то уставшая, покатая, да и рубашка мятая…

Ух ты, какая кровать!

Не спать, не спать, не спать…

Надо обязательно дождаться Григория Алексеевича, она же при исполнении, когда девушка при исполнении — спать нельзя, это некрасиво…

Интересная у Альки жизнь все-таки: не знаешь, где проснешься, в какой стране, в каком городе и с кем, ведь география сейчас — весь мир…

Алька догадалась, что у гостей Григория Алексеевича (их было трое, и один совсем не говорил по-русски), где-то на Сахалине есть гешефт: шельф, нефть, попутный газ, терминалы… правда, Алька слышала сейчас только отдельные слова, слышала, как смеется Григорий Алексеевич…