Радченков О.М. - Тайна сенатора Карфагена

– Да… Я слышал об этом…

– Друзья из Карфагена сообщили Масиниссе, что вопреки своим обещаниям Гасдрубал выдал дочь за этого старого извращенца, Сифакса. Он нарушил все обещания, данные царевичу, и повел себя как лживая гиена…

«Ах, вот откуда ветер дует. Ветер предательства», – обескуражено подумал Адербал. Он не знал, что ему делать. Как истинный патриот своей родины, он должен предупредить обо всем Магона. Но чувство долга по отношению к своему названному брату Гауде и воспоминания о Батии и Хираме не позволяли ему этого сделать.

– И что царевич хочет от меня? – спросил он довольно жестко.

– Масинисса верит тебе, Адербал, – заговорил Акхат, не переставая улыбаться. – Он нуждается в твоей помощи. Ты знаешь, что сейчас в Карфагене находится в заложницах его дочь Кахина. Твоя семья очень влиятельна. И вы сможете не допустить расправы над ней, когда откроется правда. Если бы здесь был Гауда, то он просил бы тебя об этой услуге. Царевич никогда не забудет того, что ты сделаешь. А он умеет быть благодарным!

– Но что если правда откроется раньше?

Адербал и нумидийцы деликатно называли предательство «правдой».

– Не откроется, – уверил его Акхат. – Масинисса сегодня попросил у Магона разрешения уйти на родину решать вопрос с престолонаследием, и Баркид согласился. То, что царевич откажется присоединиться к Гасдрубалу, станет известно не скоро. Если вы за это время перевезете Кахину в дом твоего отца, то там она будет в безопасности. Масинисса станет царем и гарантирует вашей семье торговую монополию в его стране, а тебе – бесконечное уважение его рода.

Адербал выдержал долгую паузу и твердо сказал:

– Мне нужно подумать пару дней.

– Хорошо. – Табат кивнул в знак удовлетворения. – Акхат останется в Гадесе и будет ждать твоего ответа, который, как мы надеемся, будет положительным.

Попрощавшись, нумидийцы удалились, оставив Адербала в раздумьях. Перед его глазами вставали образы Батия, Хирама, Гауды, улыбавшихся и смотревших на него. Для себя он уже решил: его семья поможет царевичу и защитит его дочь Кахину. И в его поступке не будет ни намека на измену: нумидийцы и раньше не горели желанием участвовать в экспансиях Карфагена, лишь Масинисса, настоящий искатель приключений, вступил в эту чужую для них войну со всей страстью.

Адербал не любил корабли, так как плохо переносил морскую качку, что было странным для представителя рода потомственных мореходов, избороздивших вдоль и поперек Внутреннее море и сколотивших на этом приличное состояние. Хотя плавание от Балеарских островов до Лигурии заняло не более пятнадцати дней, на берег он ступил вконец вымотанным.

Магон подшучивал над ним все это время:

– Ты такой доблестный и мужественный, Адербал. Неужели ты боишься утонуть?

Ответом была лишь слабая улыбка на измученном лице.

Но Баркид не унимался:

– Будь ты торгашом, тебя бы постоянно обманывали твои управляющие: они бы знали, что ты никогда не приплывешь с проверкой…

Наконец армия карфагенян – двенадцать тысяч пехотинцев и две тысячи всадников – высадилась на берег, с ходу захватив Геную. Твердая почва под ногами и обильная еда быстро вернули Адербалу его прежнее, всегда бодрое состояние. Он был готов сражаться, проходить многомильные марши, лишь бы только не подниматься вновь на борт корабля.

Магон быстро сориентировался в местных дрязгах, заключил союз с лигурийским племенем ингавнов, помог им в войне против горцев, чем завоевал огромную популярность среди галлов и лигуров. Совет снабдил его изрядной суммой денег для найма молодежи варваров, и они потянулись к нему со всех сторон.

Каждый день в лагерь въезжали посланцы многочисленных крупных и мелких племен, и бесконечные переговоры изрядно надоели Адербалу. Он воин, а не переговорщик. «Вот Мисдесу это занятие было бы по душе, – рассуждал он. – Больно он ловок в этом деле…». Но служба есть служба, и каждый день в Лигурии был похож на другой. Магон основательно готовился к походу в Италию и не спешил: Метавр стал хорошим уроком.

В один из таких однообразных дней адъютант доложил Адербалу, что прибыли посланцы одного из отдаленных племен, которые желают переговорить с военачальником незамедлительно.

– Магон сейчас занят, пускай их размесят и накормят, – приказал Адербал. – Передай им: когда он освободится – их примут незамедлительно.

– Командир, самое удивительное то, что некоторые из них свободно говорят на нашем языке.

Брови Адербала взлетели вверх.

– Что бы это значило? – Он вскочил на ноги. – Я должен увидеть их немедленно.

Быстрым шагом он достиг лагерных ворот, около которых под неусыпным взором стражи ожидали ответа странные посланцы. Их было человек пятнадцать, – все были одеты в длинные куртки и широкие штаны из грубой шерсти и вооружены длинными мечами и узкими щитами. «Типичная одежда и оружие местных варваров, – подумал Адербал. – Нет ничего, что бы указывало на карфагенское происхождение… Может, лазутчики?»

Когда до гостей оставалось не более дюжины шагов, его взгляд выхватил из этой группы троих, выделявшихся более смуглым цветом кожи и отсутствием бород. В отличие от остальных, эти люди смотрели на Адербала с неподдельной радостью, что озадачило его еще больше.

Внезапная догадка заставила сердце Адербала биться гулко и часто.

– Неужели?.. – пробормотал он и, не удержавшись, громко крикнул: – Гауда!.

И он не ошибся: от группы отделился человек с до боли знакомыми чертами лица. Бросив на землю щит, он кинулся в объятии Адербала.

Остановив взмахом руки метнувшуюся к ним стражу, Адербал крепко обнял своего вновь обретенного брата.

– Узнал своего брата?.. Узнал! – На глазах у Гауды появились скупые мужские слезы.

– Я не ожидал увидеть тебя вновь. Мы все считали тебя погибшим, – радостно отвечал Адербал, продолжая трясти и похлопывать Гауду, все еще не веря своим глазам.

– А я знал, что ты ждешь меня, – смеялся тот, – и поэтому не собирался умирать.

Вскоре за плотным обедом, сдобренным хорошим вином, Гауда рассказывал ему и Магону о своих злоключениях.

– Когда Гасдрубал вышел из лагеря, он послал меня с десятью нумидийцами искать броды. Мы понимали, что сейчас все зависит от нашего усердия, и не останавливались ни на минуту. Но боги были против нас – чем дальше мы уходили, тем круче становились берега реки… Только на следующий день, отойдя совсем далеко, ближе к полудню мы нашли брод. Оставив пятерых своих людей на месте, я поскакал с остальными назад. Но примерно миль через пять, услышав шум битвы, понял, что мы опоздали…

Лицо Гауды омрачилось: он заново переживал события двухлетней давности.